Наше село не особенно большое. Сельчане, в основном, крестьянствуют, а стало быть, живут очень бедно. Нас поселили в отдельном доме при церкви и отрезали кусок общинной земли для обработки. Вдобавок, по заведенному правилу, община выделила нам корову и лошадь, чтобы было, с чем начать хозяйство. Здешний народ не привык к пышным церковным венчаниям и похоронам. Это им ни к чему. Главное, чтобы молодой священник жил и крестьянствовал, как все прочие. Зато отовсюду провожают пристальными взглядами: справный ли батюшка хозяин, может ли с семьей накосить травы, запастись сеном, умеет ли подоить корову, козу.
Что и говорить, для нас это просто решительный переворот в жизни – для бывшего школьного учителя и гимназистки. Забот полон рот. Форменные робинзоны. Нужно и сбрую содержать в порядке, и дровишками запастись. То и дело браться за лопату, серп, вилы. Ворошить сено, копать навоз. А тут еще – эти молчаливые, пристальные взгляды из-за плетня!
В первый год нам ни единого разу не предложили помощи. Даже когда корова телилась. Зато всем любопытно: как мы, справляемся ли?
А справляемся мы, по-моему, очень даже и не плохо.
Это, понятно, не считая моих обязанностей, как священнослужителя. В общем, днем и ночью кручусь-верчусь. Благо еще, «легкость ног».
Вот, только начал окучивать картошку, как прибегает мужик: у него теща помирает, нужно соборовать. Понятно, тут же бросаю картошку, отставляю в сторону вилы, облачаюсь, чтобы идти за мужиком.
– Только уговор, – строго говорю мужику, – будем за твою тещу молиться вместе. Ты да я.
Мужик прищуривается. Думает, я шучу.
– Нет, батюшка!
– Да.
– Да нет же!
– Да.
– Ох, помилуйте, батюшка! Христом Богом! – лепечет мужик. – Я уж лучше за вас тут пока картошку перекопаю…
– Раз так, – говорю ему, – и я за тебя твою картошку потом перекопаю. А теперь пошли со мной, будем вместе молиться.
Мужик прыскает от смеха, а потом приседает от хохота. Что за чудесный батюшка, написано у него на физиономии. Через пять минут, однако, мы вместе бежим к болящей и горячо молимся вместе у одра.