Поскальзываясь, на мгновенья ухожу туда с головой, барахтаюсь, оглушенный, задыхающийся, выныриваю на поверхность. Ничего не вижу, давлюсь от смрада кашлем, кое-как нащупываю ногами дно, благодаря своему высокому росту, почти по грудь в ледяной, булькающей жиже. Одной рукой пытаюсь очистить глаза, а другой слепо шарю вокруг – за что бы ухватиться. Кое-как продираю глаза, вижу над собой доски и людей. Вижу и мальчишку, который стоит на четвереньках. Его душит рвота.
– Христос Воскресе! – хочу крикнуть я, но из горла вырывается лишь сиплый писк.
– Ему-то что, хорошо, – усмехается один из альбиносов. – Хоть ссы в глаза – всё Божья роса.
– Вот тебе и Иордань! – говорит другой.
Глаза мальчишки-офицера чуть не лопаются от бешенства. Он отнимает у солдата винтовку, чтобы выстрелить в меня. Но выстрела нет. Винтовка не заряжена.
– Стреляйте же, стреляйте! – хрипит он.
Его сгибает пополам и без остановки рвет между досками.
Клацают затворы. Стою и жду. Ничего. У них нет патронов.
Тогда один из солдат убегает и возвращается с парой длинных шестов. В отличие от своего юного начальника, альбиносы ничуть не растеряны.
Они начинают с силой тыкать в меня баграми, стараясь попасть в голову, утопить, затолкать поглубже.
– Ну, как, – кричат они мне, – уже видно Царствие Небесное?
– Видно! – хриплю я, выныривая.
Один из них наклоняется пониже, чтобы получше рассмотреть меня, и, поскользнувшись, опрокидывается набок и едва сам не проваливается между бревен. Глядя на его ошарашенный вид, другой чуть не помирает со смеху и, чтобы напугать еще больше, делает вид, что подталкивает его в яму.
Снова и снова мне удается вырваться на поверхность, но всякий раз меня с неотступной силой топят-запихивают баграми обратно, туда, чтобы я совсем захлебнулся.
– То-то блаженство ему и радость! В прозрачных да чистых водах, с золотыми и серебряными рыбами…
Так оно, конечно же, и есть.