В течение следующих дней Амелия пыталась вести себя так, будто ничего не произошло. Утром – шифры и накладные, днём – рекомендация почитать «Нортенгерское аббатство» той студентке, что просила «что‑нибудь не слишком длинное, но умное», вечером – чай с бергамотом и знакомая книга, на которую ложится тёплый свет настольной лампы. Но привычная ритмика дала сбой, как часы, в которые попала пылинка. Мысли возвращались к кремовому конверту, к малиновому воску, к льву с розой. Письмо лежало в верхнем ящике стола, и всякий раз, открывая его за бумажными скрепками или корректурной лентой, она видела этот ровный край и отводила глаза, будто встречалась взглядом со знакомым, которого не может назвать по имени.
Ночи стали длиннее. То ли из‑за дождей, то ли из‑за письма. Во сне она видела туманные леса – не кроны Бостон‑Коммон, а иные, старше, гуще, где мох ложится на камни, как покрывало, а стволы уходят вверх, в серую безысходную высоту. Она видела далёкие, кромешно‑тёмные башни, их окна горели ровными точками, как нотный стан; казалось, если прислушаться, можно различить музыку, которую эти окна выстукивают в ночь. Иногда снился сам герб – лев и роза, переплетённые не как на печати, а живые: зверь осторожно трогает лепестки своим тёплым носом, роза не ранит, а хранит. Просыпаясь, Амелия какое‑то время не могла понять, где находится: в её крошечной спальне, где стены окрашены в светло‑серый, или на узкой тропе, ведущей к древней арке.
Днём она поймала себя на том, что, не думая, потянулась к шкафу со справочниками по географии. Старый «Географический указатель» тяжёлой глыбой лег на стол, страницы пахли канифолью и пылью читальных залов. «Элария», – вывела она карандашом на черновике, чтобы не забыть, как звучит. Перелистала страницы. «Эль‑Ариа» – марокканская коммуна, «Эль‑Ария» – орфографическая вариация арабского названия, несколько похожих слов в названиях рек и гор, но ничего, что резонировало бы с её «Эларией». Она проверила современные базы, погуглила – страницы выдали путаницу из блогов, фантазий, настольных игр и пары академических статей, где слово всплывало как историческая загадка. Не то, не уверенно, не достаточно. И всё же чувство, что «Элария» – это не пустой звук, крепло, как крепнет чай, если его забыть за разговором.