В усталости и темноте я начинаю эту повесть. Но нет права мне – молчать. Слухами и сплетнями обрастают великие дела, чтоб легче тонуть им в реке забвения. Память коротка – пройдет век и в таинственной полумгле рассеется реальность событий, станет не более чем страшной или забавной притчей. Все тленно. И вечное Время велит мне взять перо, чтоб описать для современников моих дела давно забытые – или давно грядущие дела, что равно. Ибо проходит Время, проходят события, проходят идеи. А остаются – судьбы.
В усталости и темноте я начинаю эту повесть, чтоб, может быть, в конце пути увидеть над собой полоску голубого чистого неба и просторные холмы – еще в тьме и росе предрассветной…
2
Из полутьмы коридора вышел человек. Ровным шагом хотел миновать Степана, сидящего на широком подоконнике, но в спину ему негромко было сказано: «Эй!». И незнакомец остановился и оглянулся.
– А вы, наверное, ошиблись, – задушевно сказал врач, – Этот коридор ведет в виварий. Имплантаторная и кабинеты – сзади, второй поворот налево.
Незнакомец выслушал Степана, щурясь от красного света солнца, заходящего точно в том окне, на подоконнике которого устроился врач, и улыбаясь.
– Не думаю, – сказал он, – Если Рей в виварии, то мне нужен виварий, хотя сам по себе виварий мне не нужен, зато нужен Рей.
– Рей? – Степан завозился и стал сползать с подоконника, – Ах, Рей… – быстрым, цепким, профессиональным взглядом он изучал фигуру незнакомца.
– Конечно, он в виварии. Вместе с Дроном. Вскрывают одну из наших химер… А имя ваше, простите?..
– Эро.
– Прэлестно, – врач отошел, наконец, от окна, перестав маячить черным слепым силуэтом на фоне красного заката и желтой пустыни, и оказался рыжим зеленоглазым человеком, жилистым и тощим.
– А я Степан. Пойдемте, Эро. Пока они возятся со зверенышем, я успею сделать анализы. Может быть, вам еще повезет, и вы не подойдете в дублеры.