Близнецы – «бессознательная церебрация» и «бессознательное чревовещание»
Но столы, после того как вальсировали, раскачивались, поворачивались – начали выстукивать. Стуки иногда достигали большой силы звука – равной пистолетным выстрелам. Что [было сказано] об этом? Слушайте: «Свидетели и исследователи были чревовещателями!»
Де Мирвиль отсылает нас к «Revue des Deux Mondes», в котором опубликован очень интересный диалог, выдуманный мсье Бабинэ, где он сам с собою разговаривает, как халдейский Эн-Соф у каббалистов:
«Что можем мы, наконец, сказать о всех этих фактах наших наблюдений? Действительно ли производятся стуки? Да. Отвечают ли эти стуки на вопросы? Да. Кто производит эти звуки? Медиумы. Каким способом? Обычным акустическим методом чревовещания. Но ведь делались предположения, что эти звуки могли быть результатом хруста пальцев на ногах и руках? Нет; тогда бы они всегда раздавались в одном и том же месте, а этого фактически нет».278
«Как же теперь, – спрашивал де Мирвиль, – нам верить американцам и их тысячам медиумов, которые производят эти стуки перед миллионами свидетелей?» «Чревовещание, конечно», – отвечает Бабинэ. «Но как вы объясните такую невозможную вещь?»
Оказывается, это легче легкого; послушайте только:
«Все, что требовалось, чтобы произвести первую манифестацию в первом доме Америки, был… уличный мальчишка, стучавший в дверь, чтобы ввести обитателей в заблуждение; возможно, что он это делал свинцовым шариком, привязанным на нитку, и если мистер Викман (первый уверовавший американец) (?),279 когда он ожидал эти стуки в третий раз, не услышал при этом смеха на улице, то это потому, что существует значительное различие в поведении между французскими уличными мальчишками и английскими или заокеанскими, так как последние в высокой степени обладают чувством черного юмора, «gaite triste».280
Правильно сказал де Мирвиль в своем знаменитом ответе на нападки де Гаспарина, Бабинэ и других ученых:
«Итак, согласно нашим великим физикам, столы вертятся очень быстро, очень энергично, они также сопротивляются и, как доказал мсье де Гаспарин, они левитируют при отсутствии контакта. Один министр сказал: «Тремя написанными от руки словами я берусь повесить человека». Вышеприведенными тремя строками мы беремся привести в величайшее смятение физиков всего земного шара или, вернее, революционизировать мир, если бы, по крайней мере, мсье де Бабинэ из предосторожности выдвинул бы, подобно мсье де Гаспарину, какой-нибудь еще неизвестный закон или силу. Ибо это покрыло бы все».281
Но кульминацию содержательности и логики Бабинэ в качестве исследователя-эксперта в области спиритуализма мы найдем в другом месте, а именно – в его «фактах и физических теориях».
Создается впечатление, что мсье де Мирвиль в своем повествовании о чудесах, происшедших в Сайдвилльском епископатстве,282 сам был сильно поражен чудесностью некоторых фактов. Хотя они были засвидетельствованы следственными органами и магистратом, они были настолько волшебны по своей натуре, что заставили самого автора демонологии уклоняться от ответственности, связанной с их опубликованием.
Эти факты были следующие:
«В точно предсказанный колдуном момент» – дело мести – «сильный удар грома раздался над одной из труб епископатства, после чего огненный флюид со страшным шумом спустился по трубе, расшвырял как верящих (в силу этого колдуна), так и не верящих, которые грелись у огня; наполнив всю комнату множеством фантастических животных, флюид вернулся в трубу и, снова поднявшись по ней, исчез, производя тот же страшный шум». «Так как, – добавляет де Мирвиль, – у нас и так уже было обилие [необычных] фактов, мы отпрянули перед этим чудовищным явлением, прежде чем присовокупили его ко множеству других».283
Но Бабинэ, который в согласии со своими учеными коллегами всячески высмеивал обоих авторов по демонологии, решил, кроме этого, еще и доказать абсурдность всех подобных рассказов и также дискредитировать вышеприведенный факт сайдвилльского феномена путем преподнесения еще более невероятного рассказа. Предоставляем слово самому мсье Бабинэ. Следующее описание, которое он представил Академии наук 5 июля 1852 года, говорит само за себя без всяких комментариев, просто как описание шаровой молнии, опубликованное в «Œuvres de F. Arago», т. I, с. 52. Мы приводим его дословно.
«После того как раздался сильный удар грома, – говорит Бабинэ, – но не сразу после него, один подмастерье портного, проживающий на улице Св. Жака, доедал свой обед, когда увидел, что бумажная заслонка, которой было закрыто отверстие камина, упала, как бы вытолкнутая порывом ветра. Немедленно после этого он увидел, как огненный шар величиною с детскую голову спокойно и мягко выкатился из-за решетки и стал медленно кружить по комнате, не касаясь кирпичей пола. Вид этого огненного шара напоминал котенка средних размеров… который передвигался, не пользуясь своими лапами. Этот огненный шар скорее был светящимся, чем горячим или пламенным, – у портного не создалось впечатления тепла. Шар приблизился к его ногам наподобие котенка, пожелавшего поиграть и потереться о ноги, что привычно этим животным, но подмастерье убрал свои ноги, с большими предосторожностями избегая соприкосновения с метеором. Последний в течение нескольких секунд продолжал двигаться вокруг его ног, причем портной, нагнувшись над ним, рассматривал его с великим любопытством. Совершив несколько экскурсий в разных направлениях, но не покидая центральной части комнаты, огненный шар поднялся вертикально кверху до уровня головы человека, который, чтобы не соприкоснуться с ним, откинулся назад в своем кресле. На высоте приблизительно одного ярда от пола огненный шар чуть вытянулся и устремился по наклонной к отверстию в стене над камином, которое находилось выше камина на один метр». Отверстие было сделано с целью пропустить туда трубу от печи зимой и было заклеено обоями, одинаковыми по всей стене. Поэтому, по выражению портного, «гром не мог его видеть. Тем не менее огненный шар направился прямо к отверстию, отклеил обои, не повредив их, и снова поднялся по дымовой трубе… когда он поднялся до верха, что он проделывал очень медленно… по меньшей мере на шесть футов над землею… он произвел страшный взрыв, который частично разрушил печную трубу»… и т. д.
«Кажется, – замечает де Мирвиль в своем обозрении, – что мы могли бы применить к мсье Бабинэ следующее замечание, сделанное очень остроумной женщиной Рейналу: «Если вы не христианин, то не из-за недостатка веры».284
Не только одни верующие удивлялись легковерию, проявленному мсье Бабинэ, продолжающему называть явление метеором, ибо доктор Бодин очень серьезно пишет о нем в труде о молниях, который он как раз в то время издавал.
«Если эти подробности точны, – говорит доктор, – какими они кажутся из описаний мсье Бабинэ и мсье Араго, то очень трудно применить к этому явлению название шаровая молния. Однако мы предоставляем другим объяснить, если они смогут, сущность огненного шара, не испускающего ощутимого тепла; имеющего вид кошки, медленно прогуливающегося по комнате и нашедшего способ бегства путем возвращения в печную трубу через отверстие в стене, покрытое бумагой, которую он отклеил, не повредив ее!»285
«Мы придерживаемся такого же мнения, – добавляет маркиз, – как и ученый доктор по поводу трудностей точного определения, и мы не понимаем, почему бы нам в будущем не иметь молний в виде собак, обезьян и т. п. Только страшно становится уже при одной лишь мысли о том, какой зверинец может упасть на наши квартиры и прогуливаться, сколько вздумается, благодаря грозе».
В своем чудовищном томе опровержений Гаспарин говорит: «В вопросах о свидетельствовании уверенность должна абсолютно прекратиться в тот момент, когда мы пересекаем границы сверхъестественного».286 Так как демаркационная линия недостаточно зафиксирована и определена, кто из оппонентов более подходит, чтобы взяться за эту трудную задачу? Кто из двух больше вправе стать публичным третейским судьей? Есть ли это партия суеверия, которую поддерживают своими свидетельскими показаниями многие тысячи людей? Ибо почти два года люди толпились в той местности, где каждый день проявлялись беспрецедентные чудеса Сайдвилля, теперь почти забытые среди других бесчисленных спиритуалистических феноменов; должны ли мы верить им, или же мы должны склониться перед наукой, представляемой Бабинэ, который на основании свидетельства одного человека (портного) признает появление огненного шара, или метеорного кота, и вследствие этого требует для этого явления места среди установленных фактов естественных феноменов?
Мистер Крукс в своей первой статье в ежеквартальном «Научном журнале» за октябрь 1871 года упоминает Гаспарина и его труд «Наука против спиритуализма». Он замечает, что
«в конечном счете автор приходит к заключению, что все эти феномены должны быть объяснены действием естественных причин и вовсе не требуют приписывания их к чудесам или к вмешательству духов или дьявольских воздействий! Гаспарин считает фактом, вполне установленным его опытами, что воля при некоторых состояниях организма может на расстоянии действовать на инертную материю, и большая часть его труда посвящена установлению законов и условий, при которых это действие проявляется».287
Точно; но так как труд Гаспарина вызвал бесчисленные ответы, диссертации и научные статьи, то этим было продемонстрировано, что он является протестантом, и в смысле религиозного фанатизма на него можно положиться так же мало, как на де Мирвиля и Мюссе. Первый – глубоко набожный кальвинист, тогда как двое последних – фанатичные католики. Кроме того, сами выражения Гаспарина выдают дух пристрастности: «Я чувствую, что я должен выполнить свой долг… Я высоко поднимаю протестантский флаг против ультрамонтанистского знамени!» – и т. д.288
По таким делам, как сущность так называемых спиритуалистических феноменов, нельзя положиться ни на какие другие свидетельства, как только на показания хладнокровных незаинтересованных и свободных от предвзятых мнений свидетелей и науки. Истина – одна, и «Легион» есть имя религиозных сект, причем каждая из них претендует на обладание нефальсифицированной истиной. Точно так же, как у Мюссе «Дьявол есть главная опора церкви», – у Гаспарина всякая сверхъестественность и чудеса прекращаются «с апостольством».
Но профессор Крукс упоминает другого выдающегося ученого – Тьюри из Женевы, профессора естественной истории, который как собрат-исследователь вместе с Гаспарином участвовал в изучении валлерийских феноменов. Этот профессор категорически противоречит утверждениям своего коллеги.
«Первое и самое необходимое условие, – говорит Гаспарин, – это воля экспериментатора; без воли никто ничего не получит; вы можете хоть 24 часа сидеть за столом в магнетической цепи и не получить ни одного движения».289
Вышеприведенное только доказывает, что Гаспарин не отличает чисто магнетических феноменов, – производимых волей присутствующих, среди которых может не быть ни одного медиума, развившегося или неразвившегося, – от так называемых духовных феноменов. В то время как первые могут быть произведены сознательно почти каждым человеком, обладающим твердой решительной волей, – последние одолевают сенситива очень часто без его согласия и против его воли, и всегда проявляются независимо от него. Месмеризатор хочет что-то, и это что-то совершается. Медиум же, даже если он преследует какую-то добрую цель, совсем не может добиться каких-либо проявлений; чем меньше он применяет свою волю, тем лучше получаются феномены; чем больше у него горячего желания, тем меньше у него шансов получить какие-либо результаты. Чтобы быть месмеризатором, нужна позитивная [активная] натура; чтобы быть медиумом, нужна совершенная пассивность. Это азбука спиритуализма, и нет такого медиума, который этого не знал бы.
Мнение Тьюри, как мы уже говорили, совершенно расходится с теориями Гаспарина о силе воли. Он излагает его в немногих простых словах в письме, в ответ на приглашение графа видоизменить последнюю статью в своих «Ученых записках». Так как у нас нет под рукой книги Тьюри, мы переводим письмо в таком виде, в каком оно помещено в резюме мирвилевской диссертации. Статья Тьюри, которая так потрясла его религиозного друга, указывает на возможность существования и вмешательства в эти манифестации «другой воли, нежели воля людей и животных».
«Я чувствую, сэр, справедливость ваших замечаний по поводу последних страниц этих «Записок»: они могут вызвать очень нехорошие чувства ко мне со стороны ученых вообще. Я тем более сожалею о своем решении, что оно, кажется, очень вас задело. Тем не менее, я упорствую в своем решении потому, что считаю его своим долгом, изменить которому было бы предательством.
Как я понимаю, абсурдность верования в вмешательство духов до сих пор научно не доказана (ибо такое резюме и тезис последних страниц моих «Ученых записок»). Если, вопреки всем ожиданиям, в спиритуализме была бы некая истина, то, воздерживаясь от сообщения этого тем, кто после прочтения моего труда почувствует желание экспериментировать с феноменами, я бы рискнул увлечь таких людей на путь, результаты которого во многих отношениях весьма двусмысленны.
Не покидая царства науки, как я его понимаю, я выполню свой долг до конца без умалчивания ради моей собственной славы, и, говоря вашими собственными словами, «в этом большом скандале» я не хочу принять стыд на себя. Кроме того, я настаиваю, что это «так же научно, как все остальное». Если бы я теперь захотел поддержать теорию о вмешательстве развоплощенных духов, я не был бы в состоянии этого сделать, так как ставших известными фактов недостаточно для доказательства такой гипотезы. Так, как теперь обстоит дело, и в том положении, в каком я нахожусь, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы выступить против любого. Хотят или нет, но все ученые должны научиться на собственном опыте, на собственных ошибках воздержаться от суждения о вещах, которые они недостаточно исследовали. Урок, который вы им в этом направлении дали, не должен быть потерян».
Женева, 21 декабря, 1854 г.
Давайте проанализируем вышеприведенное письмо и попытаемся раскрыть, что писатель думает или, скорее, чего он не думает об этой новой силе. Одно ясно, по крайней мере, – выдающийся физик и натуралист допускает и даже научно доказывает, что различные манифестации реально происходят. Подобно мистеру Круксу он не верит, что эти феномены производятся духами развоплощенных людей, которые жили и умерли на земле, ибо в своем письме он говорит, что эта теория ничем не доказана. Он, несомненно, больше не верит в католических дьяволов или демонов, так как де Мирвиль, который цитирует это письмо в качестве триумфального доказательства против натуралистической теории Гаспарина, добравшись до этой фразы, спешит подчеркнуть ее значение следующей сноской: «В случае Валлери – возможно, но не в других местах!»290 Тем самым де Мирвиль выказывает свою озабоченность в передаче идеи, что профессор [Тьюри], отрицая участие дьявола в феноменах, имел в виду только проявления, происшедшие в Валлери.
Противоречия и, мы с сожалением констатируем, нелепости, в которые попадается Гаспарин, – многочисленны. Резко критикуя претензии ученых последователей фарадеевских идей, он объясняет явления, которые тот называет магическими, совершенно естественными причинами.
«Если бы, – говорит он, – нам пришлось иметь дело только с такими феноменами (которые наблюдал и объяснял (?) великий физик), мы могли бы держать язык за зубами; но мы имеем опыт сверх того, и какая теперь польза, я хотел бы спросить, от этих аппаратов, которые показывали, что несознательное давление объясняет все? Оно объясняет все, и в то же время стол сопротивляется давлению и принудительному направлению! Оно объясняет все, а мебель, к которой никто не притрагивается, следует за указующим пальцем, она поднимается на воздух (когда к ней никто не прикасается) и переворачивается вверх ногами!»291
Но, несмотря на все это, он берется объяснить этот феномен. «Люди будут выступать в защиту чудес, вы говорите – это магия! Каждый новый закон воспринимается ими как чудо. Успокойтесь, я беру на себя задачу успокоить встревоженных. Перед лицом таких феноменов мы не пересекаем границ естественных законов».292
Несомненно, не пересекаем. Но могут ли ученые утверждать, что они обладают ключами к этому закону? Мсье Гаспарин думает, что он обладает. Давайте посмотрим.
«Я не рискну браться объяснить все, это не мое дело (?). Устанавливать простые факты и сохранить истину, которую наука желает замять, – это все, что я собираюсь делать. Тем не менее, я не могу удержаться от соблазна указать тем, кто хотят увидеть в нас озаренных или волшебников, что манифестации, о которых идет речь, получают объяснение, согласующееся с обычными научными законами.
Предположим существование флюида, истекающего из экспериментаторов и, главным образом, из некоторых из них. Предположим, что воля определила направление, взятое флюидом, и вы четко поймете вращение и левитацию той ножки стола, по направлению к которой с каждым действием воли выбрасывается излишек флюида. Предположим, что стакан заставляет этот флюид удаляться, и вы поймете, что бокал, помещенный на столе, может прервать его [стола] вращение и что бокал, помещенный на край стола, создает скопление флюида на противоположной стороне, которая вследствие этого приподнимается!»