В это же время подруги сидели на берегу Москвареки. Был чудесный июньский день, в зарослях красного клевера гудели пчелы, высоко в небе стрижи совершали удивительные пируэты, вода ярко блестела и переливалась в лучах солнца – природа радовалась наступившему лету.
– Я не понимаю, Марин, зачем он мне все это сказал, да еще таким тоном? Чем я его обидела? – Олеся сидела на траве и накручивала на палец тимофеевку.
– А что, собственно, такого страшного он тебе сказал? Чего ты так убиваешься? Две недели прошло уже, забудь.
– Ну как же… Мы с ним никогда не говорили о моем чувстве. Я знала, что он догадывается, но все-таки пока это не высказано, можно считать, что и нет ничего. А тут он с твердой уверенностью заявил, что мои чувства его напрягают. Понимаешь? До этого времени все устраивало, а тут вдруг что-то случилось, и я оказалась не нужна. Взял и пнул ногой, не глядя. Видела бы ты его лицо – каменное, бесстрастное и беспощадное.
– Столько эпитетов! Ирина Степановна была бы счастлива! – Марина вспомнила их учительницу русского языка и литературы.
Не смотря на все старания, Марине так и не удалось получить «пять» за сочинение. «У тебя слишком сухой язык. Нужно употреблять больше наречий и прилагательных, строить сложные предложения не только в устной, но и в письменной речи, – объясняла Ирина Степановна, – тебе предстоит писать выпускное сочинение, старайся, тренируйся, пока есть время».
– На самом деле, – продолжала Марина, ты преувеличиваешь масштаб бедствия. Может он с женой поссорился, а на тебе отыгрался. И вообще… Олесь, он немного не такой, каким ты его себе нарисовала… Он эгоистичен. Гладишь по шерстке – ему приятно, чуть против – уже взъерошился и спину выгнул.
– С чего это ты взяла? – удивилась Олеся.
– А ты вспомни. Вот, например, когда нам поставили шестидневную учебную неделю. Помнишь, как мы спорили, как просили вернуть пятидневку? И что он нам говорил?
– Ну… Видимо, шестидневка было его инициативой, а тут мы взбунтовались, ему не понравилось.