рассказывать тебе
все, что я знаю, а потом я расскажу тебе, что делать с этим.
Он спросил меня, согласен ли я с его планом. Я был в
восторге. Затем он добавил загадочное замечание:
— Возможно, нет ничего такого, что можно учить о
растениях, потому что о них нечего сказать.
Я не понял того, что он сказал или того, что он под
этим имел в виду.
— Что ты сказал? — спросил я.
Он повторил это замечание трижды, и затем весь район
был потрясен ревом военного реактивного самолета.
— Вот! Мир только что согласился со мной, — сказал он,
приставляя левую ладонь к уху.
Я находил его очень приятным. Его смех был заразите-
льным.
— Ты из Аризоны, дон Хуан? — спросил я, пытаясь
удержать разговор в рамках того, чтобы он был моим
информатором.
Он взглянул на меня и утвердительно кивнул. Его глаза,
казалось, были уставшими, я мог видеть белки его глаз вдоль
нижних век.
— Ты был рожден в этой местности?
Он кивнул головой, опять не отвечая мне. Это походило
на утвердительный жест, но это походило также и на нервное
потряхивание головой человека, который задумался.
— А откуда ты сам? — спросил он.
— Я приехал из южной америки, — сказал я.
— Это большое место. Ты приехал из нее из всей?
Его глаза были опять пронзительными, когда он посмотрел
на меня. Я начал объяснять ему обстоятельства своего
рождения, но он прервал меня.
— В этом отношении мы похожи, — сказал он. — я живу
здесь сейчас, но на самом деле я яки из Соноры.
— И это все! Я сам приехал из…
Он не дал мне закончить.
— Знаю, знаю, — сказал он. — ты есть тот, кто ты есть,
оттуда, откуда ты есть. Так же как я — яки из Соноры.
Его глаза были очень яркими, а его смех странно
беспокоящим. Он заставлял меня чувствовать так, как если бы
поймал меня на какой-то лжи. Я испытал любопытное ощущение
вины. У меня было чувство, что он знает что-то, чего я не
знаю или не хочу говорить.
Мое странное раздражение росло. Он, должно быть,
заметил его, потому что спросил, не хочу ли я поесть в
ресторане в городе.
По пути назад к его дому и затем ведя машину в город, я
почувствовал себя лучше, но полностью не расслабился.
Каким-то образом я чувствовал, что мне что-то угрожает, хотя
и не мог найти причину.
Я хотел ему купить пиво в ресторане. Он сказал, что
никогда не пьет, даже пиво. Я засмеялся про себя. Я не
поверил ему. Друг, который свел нас, говорил мне, что
'старик большую часть времени находится не в себе'. Мне
действительно не было дела до того, лжет он или нет о
выпивке. Он мне нравился. Было что-то умиротворяющее в его
личности.
Должно быть, на лице у меня отразилось сомнение, потому
что затем он стал объяснять мне, что он пил в молодости, но
затем однажды просто бросил это.
— Люди вряд ли даже понимают, что мы можем выбросить из
нашей жизни все что угодно в любое время. Просто вот так. —
он щелкнул пальцами.
— Ты думаешь, что можно бросить курить или пить так
легко? — спросил я.
— Конечно! — сказал он с большим убеждением. — курение
и пьянство — это ничто, совсем ничто, если мы хотим их
бросить.
В этот момент автоматическая кофеварка, в которой
кипела вода, издала громкий пронзительный звук.
— Слышишь это! — воскликнул дон Хуан с сиянием в
глазах. — кипяток согласен со мной.
Затем он добавил после паузы:
— Человек может получать согласие от всего вокруг него.
В этот критический момент кофеварка издала поистине
гортанный звук. Он взглянул на кофеварку и сказал: —
благодарю вас, — кивнул головой, а потом расхохотался.
Я опешил. Его смех был немножко чересчур громкий, но
мне искренне все это нравилось.
Затем моя первая реальная сессия с моим 'информатором'
закончилась. Я сказал ему, что мне нужно навестить некоторых
друзей, и что я был бы рад повидать его снова в конце
следующей недели.
— Когда ты будешь дома? — спросил я.
Он пристально рассматривал меня.
— Когда ты приедешь, — заметил он.
— Я не знаю точно, когда я приеду.
— Тогда просто приезжай, не заботься.
— Но что, если тебя не будет дома?
— Я буду там, — сказал он, улыбаясь, и пошел прочь.
Я побежал за ним и спросил его, не будет ли он
возражать, если я привезу с собой фотоаппарат,