— И как оно все выйдет тогда, если по-твоему следовать?
Стоменов: — Стаей огромной враз маловозможно уразуметь науку эту, потому
как лишь вражду еще большую посеет она. Выйди я на широкую площадь да
скажи все слова свои заветные громогласно — кто, как думаешь, в горло мне
первым вцепится намертво? Дак те и будут, кто братственность да любовь
всемировую проповедуют… Хошь — не хошь, а такая вот выходит оказия.
Шепни им на ушко, дескать, ребеночек малый слезу голодную роняет, так они
кровью поля зальют, чтоб ребеночек, значит, не кручинился. Оттого никогда
и никто в роду Кривошеевском да Никитовском науки нашей не ведал прилюдно,
а лишь иногда человеку отдельному сказывал, как я с тобой разговор имею.
По отдельности человек уразуметь сможет, но разом все — никогда, потому
как крови будет много, и ничего больше… (после некоторой паузы). И если
ты, Сергей Дмитрич, прозреешь, что нет на белом свете ни добра, ни зла, а
есть белый свет этот один и Мертвое Царство опосля для каждого из нас — то
мир посему чуточку вернее сделается. Отчего так? Так ведь уразумеешь, что
потребу природную удовлетворяешь ты — и ничто другое! За благость людскую
битву ведешь, за мир во всем мире сражаешься, аль позицию свою ученую
отстаиваешь — все едино. Маг рода Кривошеевского отличие от любого другого
люда в том имеет, что не добро на сердце его, а Невраждебность к миру
окружающему. Услышь накрепко слово это, Сергей Дмитрич, — НЕВРАЖДЕБНОСТЬ!
Не злостность это и не добродетель, а очищение сердца своего от
переживания вражности других, от страха, ненависти и озлобления… Маг
Смертный не тратит жизнь свою попусту в борьбе вечной за одну из идей,
которых на земле неисчислимое множество. Три надобности его главных, как
звезды яркие, ведут его. Первая — это обессиливание врага своего
случайного. Намеренных врагов у нас не было никогда, а случайным мир
всегда полон. Оттого не делаю я разрушений и не гублю живое, против мен
поворотившееся, — я лишь силу у него отнимаю, бессильным по отношению к
жизненности моей делаю. Второе — тело и разум свой содержать в чистоте и
удовлетворенности. Телу здоровое существование надобно, питание и питье
разумное, утехи плотские и ум ясный, потому как последнее многим хворям
порождения не дает. Третье же — Сила великая, дух степенный и радость
жития бестелесного. Первая звезда трудов великих стоит и дается не всем,
но если дается — то на всю оставшуюся жизнь беречь тебя сможет. Второе
союзом разума и тела обретается, невосприятием всего пустого и суетного, а
главное — торжествованием телесной жизни твоей в мире этом. Торжество
тогда наступает, Сергей Дмитрич, когда радует тебя не то, что цветочек
красивый увидал ты да умилился, а когда запах его вдохнул, мягкость его
руками почуял. Женщина красива да желанна та выходит, что перед тобой
стоит, а не та, что по телевизору кажут. И третье для того имеется, чтобы
Силу, в науке Магической усвоенную, укрепить и упрочить, да умирание
будущное принять легко и столь же легко в мертвом царстве существовать
бестелесно. Помнишь, что ведал я тебе — когда в мире этом, то с мертвым
будь близок, тогда и после, напротив, рядом с живым будешь вечно и
безмятежно…
Ни чинов у нас на земле этой, ни богатств несметных, ни семей и друзей —
не было, нет и не будет никогда, хотя и обратное не возбраняется. Сам все
выберешь, сам сполна все себе и отмеришь — и здесь, и там: светлость
бескрайнюю или муки неотступные. Если и есть Бог среди звезд дальних, то
не судить ему нам ни сейчас, ни опосля — он лишь законы положил, а суд
каждый над собой сам вершит по законам этим…
—————————————————————————
Кристо Ракшиев (дневник)…
Я пишу эти строки, а на календаре среда, шестнадцатое августа 1978 года. Я
лишь приблизительно, будучи более-менее осведомленным человеком в нашей
конторе, могу восстановить последовательность происходящего. В третьем
крыле, где тринадцать палат и где Кривошеев занимал палату номер
тринадцать (черт возьми, тринадцать!), утренняя проверка производится в
пять часов утра. Санитар, он же охранник, заглядывает в окошечки к
подследственным… Все, кто в третьем крыле, все они — еще вполне
нормальные люди. Их еще не пичкали таблетками, не кололи черт знает что, к
ним проявляется интерес, их допрашивают, их разум оставляют ясным до тех
пор, пока есть необходимость или надежда получить определенную
информацию… Их палаты являются причудливой смесью больницы и тюрьмы.
Прочные двери и засовы,