Это было сказано буднично. Без издёвки, без пафоса. Просто – как очевидность. И я сразу поверил. Потому что это говорили взрослые. Потому что всё вокруг будто подтверждало это: книги, мультики, фразы, поведение. Вдруг оказалось, что всё вокруг знают, что Бога нет. А я – не знал. И мне даже стало немного стыдно за свою прежнюю веру.
Так что я принял это с радостью. Как освобождение. Теперь я умный. Теперь я знаю.
А потом – почти сразу – пришло страшное.
Когда вечером я лёг в кровать, и свет был выключен, и комната замерла – ко мне пришла мысль, которая буквально парализовала: «Я умру. Всё закончится. Меня не будет. Никогда».
Я не просто понял это. Я прожил это изнутри.
Я не мог выразить это словами. Я не мог кому-то пожаловаться. Я просто лежал и плакал, пятилетний мальчик – плакал в подушку от ужаса, который был слишком большим для моего тела. Я не хотел в это верить – но чувствовал, что это неизбежно. Это не был страх чудовищ или темноты. Это был страх ничего. И это ничто смотрело на меня, и я не знал, куда деться.
И тогда меня спас мой отец.
Он не был верующим. До самого конца своих дней он не поверил – ни в Бога, ни в богов. Он был человеком науки, разума, здравого смысла. Но при этом – человеком невероятной доброты, силы и глубины.
Когда я – заплаканный, сбивчивый, напуганный – попытался сказать ему, что я боюсь умереть, он не стал говорить о душе, о рае, о перерождении. Он сказал мне: – Да нет, ты что, сынок. Конечно, ты не умрёшь. К тому времени, как ты вырастешь, уже изобретут таблетки от смерти.
Я поднял голову. – Правда? – Конечно. Уже над этим работают. Учёные всё скоро сделают. Лет десять, двадцать – и мы все будем жить вечно. Ты – точно. И мы с мамой, думаю, тоже успеем.
И я поверил. Я снова засыпал спокойно. Я снова жил.
И – да, это была вера. Не в Бога. А в таблетку бессмертия.
В науку как нового бога. В лаборатории вместо храмов. В биотехнологии вместо чудес.
Отец дал мне новую религию – и она работала.
Лет через пятнадцать я понял, что он сам в это не верил. Что он всё это сказал, чтобы меня успокоить.
Но это не имело значения. Он дал мне надежду, которая прожила во мне много лет.
И я знаю, что не я один такой.