Закон творчества: мы ничего не можем написать «по своей воле». Нет, Киплинг не прав, говоря «We are only telephon wires», но тем не менее: нельзя приниматься за писание только потому, что нам хочется сказать, как чеховскому герою, «Несколько слов в защиту свободы печати». Мысли должны сами придти к нам, и у нас нет силы их привлечь (кроме нескольких упомянутых выше слабых, но всё же действенных приемов вроде внутреннего молчания, сосредоточенности и уединения).
Отсюда происходит смирение поэта, малоизвестное, но свойственное всякому, кто от «сладострастья высоких мыслей и стихов», от пробы сил и игры перешел к действенному общению с вдохновением. Смирение поэта не в той добросовестной вере в собственное ничтожество, которая так нравится некоторым, но в добродушном признании собственной малости по сравнению с говорящей с ним силой. Чем больше поэт думает о такой вещи как «талант», тем он дальше от понимания Дара, который дается по произволению и который не всякий умеет принять, и хуже того – который и самому поэту дается не в каждый день его жизни, и никогда по желанию. От поэта зависит немногое, но очень важное: искусить свой ум, поострить свое перо, упражняться в понимании трудных речей, в хорошем слухе… Без этого хорошего слуха не будет настоящего творчества, но только труд и усилия, которые некоторых впечатляют, но ничего прочного (читай: стоящего в неповторимых отношениях с Богом и миром) создать не могут.
Ведь поэзия есть то, что ставит человека в неповторимые отношения с миром. Может быть два похожих стихотворца, но двух похожих поэтов не бывает. Творчество лично, даже если говорит о вещах общеизвестных и общеобязательных. Творчество сообщает нам действительность, преломленную слоем неповторимой душевной жизни. Где нет этой неповторимости – нет поэзии (помня постоянную нашу оговорку о том, что поэзия есть родовое имя для всякого искусства), но только сочетание слов.
XXIV. Что такое искусство?
«Обиды не страшась, не требуя венца».
Пушкин