Но нужно ли щадить читателя? Казалось бы, странный вопрос. Писатель работает на читателя, а заказчик, как известно, «всегда бывает прав». Поэтому писателю и говорят: «Напиши прежде такое, что всем понравится, а там уж пиши как хочешь». Но с этим никак нельзя согласиться. Применительно к простым вещам такие слова означают: «Приучи́те ребенка к сладкому, а здоровую пищу он сам полюбит».
А ведь читатель не падает с луны, не достаётся нам готовым, но воспитывается поколениями литераторов – и испортить его вкусы гораздо легче, чем улучшить, а потеряв однажды читателя, его можно потерять навсегда – или, по меньшей мере, надолго.
Поэтому не будем жаловаться на жестокость автора; не будем кормить читателя сладким и только сладким. Вспомним о том, что литература рождается без читателя и создает его трудами писательских поколений. И читатель, впрочем (если он хорош), не остается бездеятелен: он трудится трудом воспитанника, отучается от простого, учится сложному…
Как и воспитание, литература есть труд двоих.
XXI. Искусство и правда
«Этот неуклюжий, тяжелодумный век, без молодости, без веры, без надежды, без целостного знания о жизни и душе, разорванный, полный воспоминаний и предчувствий; век небывалого одиночества художника…»
В. Вейдле
Есть две истины о человеке, и обе опасны для того, кто их найдет. Каждая не терпит соперничества, каждая требует выбора и подчинения.
Первая истина выражается словами: «ни сам человек, ни его место в мире никакой загадки не представляют. Вес их измерен и найден очень легким». В человеке она видит простую машину, случайно созданную машиной побольше и посложнее: миром. Законы движения обеих машин расчислены, а если что-то еще неизвестно, то неизвестность эта временная: дайте только время, и мы не только их до конца объясним, но, пожалуй, и воспроизведем в пробирке. Мнение это нельзя назвать обоснованным – во всяком случае, в той части, какая касается человека. Как многие другие суждения о человеке, оно проходит мимо, не задевая и не объясняя самого главного; и, как все упрощенные объяснения сложных вещей, оно в определенном смысле плодотворно, то есть способствует политическим, торговым или иным внешним «успехам». Это мнение провозглашает наука; впрочем, наука (как я когда-то говорил) занимается человеком неохотно и без любопытства, при первой возможности ускользая в свою лабораторию, к неодушевленным и потому предсказуемым предметам… Именно этот взгляд в последние столетия считается достойным мыслящего человека (говорю здесь не об исключениях, которых было немало прежде и которые всё еще есть сейчас, но о людских множествах).