Честертон совершенно верно замечал, что даже природой нельзя восхищаться без известной веры, хотя бы самой смутной и неосознанной. Я добавлю: не только для созерцания природной красоты нужно хотя бы смутное чувство мировой цельности, неслучайности луны, неба и созерцающего их человека, но в самом этом созерцании скрыта мысль о таком единстве. Чтобы видеть красоту вне нас, нужно иметь ее в себе. Если бы внутри нас не было меры прекрасного, и звезды, и горы, и звери остались бы те же – но на них было бы некому смотреть. Однако Честертон не угадал последней возможности восхищения природой: восхищения с точки зрения целесообразности и силы, выражаемого словами: «Смотрите – тигр! Какая великолепная машина для убийства!» Это восхищение можно было бы назвать бесовским; в наши дни оно особенно распространилось.
Все виды искусства, затронутые обессмысливанием внутренней жизни, вырождаются. Живопись, наверное, пала первой. Массы научились «ценить» бессмысленные картины, но это – не художественная оценка, а скорее дрессировка, взывающая к подделке под эстетическое чувство. «Нам не понятно – значит, тут глубина!» Над этой «эстетикой» издевался еще Ницше. Свойственное нашему времени уравнение личного развития, неотделимое от понижения среднего уровня, привело к тому, что мерой ценности картины стала сумма, которую можно за нее получить. Хотелось бы знать: если некто уничтожит подлинник «Черного квадрата» и поместит на его месте подделку – заметит ли восхищенная публика замену?
С литературой происходит то же самое. Писать роман о студенте Раскольникове, например, стоит только в том случае, если жизнь этого студента имеет смысл. О бессмысленном происшествии – убийстве старушки-процентщицы – можно сообщить в уголовной хронике, наряду с другими пряными новостями. На это можно возразить: и неверующие писатели в прежние времена сочиняли хорошие книги. Я бы ответил, что «неверие» этих писателей было исключительно головным, поверхностным; они принимали всю лестницу ценностей и смыслов, которую принимают и верующие, отказываясь только от ее возглавления – от Бога. Последовательное неверие – то есть внутренняя пустота, бессвязность впечатлений, утрата ценностей – вообще непроизводительно. Писателю, пораженному этим недугом, остается только щекотать чувственность читателя, всячески «удивлять»; ему остаются кропотливо собранные факты, словечки, цитаты, из которых он строит свой балаган. Обломки чужих смыслов становятся его пищей и материалом для литературного дома… Однако жить в этом доме нельзя.