Христианство не раз упрекали в том, что оно враждебно демократии, поддерживает монархию и сословность. (Об этих упреках уже сказано выше.) В наши дни часто можно услышать иное: будто христианство не связано ни с каким общественным строем и может сопрягаться с демократией, как оно прежде сопрягалось с монархией. Оба утверждения не вполне правильны. То верно, что из христианства не «следует» никакого общественного строя таким же образом, каким из Корана «следует» халифат. Но признание иерархии ценностей, а главное – признание того, что ценности эти самозаконны, свободны и от нашего произволения не зависят, всё это делает христианское мировоззрение несовместимым с демократией, то есть с порядком, верующим исключительно в условные истины, определяемые большинством голосов. Всякие «христианско-демократические» иллюзии возможны только там, где христианство понимается смутно и неопределенно, как «совокупность всего хорошего» (что мы и видим в современной Европе, под кровлей близкого к разрушению протестантизма).
Всё это сказано об одной из сравниваемых сторон. Каков же противоположный идеал? Он весь основывается на внешнем преобразовании мира. Поскольку активист, в конечном счете, не верит в личность, он убежден в полном ее бессилии и полной зависимости от внешних условий. «Преобразование общества на новых началах»; «устранение расово неполноценных элементов»; «возвращение к идеалам предков»»; или «неограниченные права и свободы» – вот его пути ко спасению. Классовая и расовая утопии, кажется, потеряли свою силу (одна умерла от старости, другая была уничтожена военной рукой). Восходит солнце нового идеала: либеральной мечты. Активист наших дней мечтает о правах и свободах; об окончательном рассвобождении личности; об освобождении – в конечном счете – человека от самого себя. 14