И так еще можно сказать: в центре религии – вопрос об осмысленности жизни; поиск смысла и утверждение на его почве; в центре активизма – уверенность в бессмысленности или, хотя бы, в дурном устройстве жизни, в том, что надо «всё поменять», чтобы эта жизнь стала хоть сколько-нибудь терпимой.
Сила активизма в его направленности на внешние цели. Все его разновидности воспламеняет мысль о том, что можно назвать «внешним освобождением» человека; тогда как высшие религии имеют в виду освобождение внутреннее; и даже если иудаизм или ислам не говорят явно о том, что подчинение заповедям есть путь к освобождению от греха, они это подразумевают.
Но всё же, говоря о религии, я имею в виду в первую очередь не магометанство или буддизм, но христианство. Активизм существует (во всяком случае, зародился) только в христианском мире, и каким-то образом дополняет христианство и одновременно отталкивается от него. Без отвержения христианского мировоззрения, понимаемого как «проповедь покорности, ложного смирения, самоуничижения», его трудно вообразить. Активизм означает кипение на поверхности личности при полном спокойствии в глубине. К тому, что в глубине, ко всякому внутреннему смыслу активист равнодушен, если не враждебен. Впрочем, неверно было бы подумать, будто активист непременно враг религии. Совсем нет. Возможен и активист религиозный; яркий пример такого – патриарх Никон. Острое внимание к внешности, к форме, яростная деятельность ради этой внешности и, наконец, охлаждение и равнодушие («обои книги хороши, по каким хочешь, по тем и служи»). Активизм – порок (или особенность развития) духа; его причины глубже приятия или неприятия религии самой по себе. И в то же время он говорит о неспособности поклоняться чему бы то ни было «в духе и истине», п. ч. такое поклонение учит вниманию прежде всего к себе и своим делам, и вообще делает человека более мирным.