Глава 3. Здравствуй, школа Стихий
***
В мире магии случайностей не бывает. Рождение мага – это всегда следствие, продолжение крови, памяти рода, старых клятв, данных самой стихии.
У двух магов всегда рождается маг. Это правило, выведенное веками, проверенное тысячами поколений. Сила не забывает своих наследников, не теряет их на пути. Дети магов с самых первых лет проявляют склонность к стихиям: то ветер внезапно закружит над кроваткой, то вода в чашке начнёт дрожать от неслышного порыва.
У союза мага и человека – всё иначе. Шанс один к пяти на рождение мага и на обычного человека. Такие дети порой долгие годы остаются обычными, пока случай, стресс или острый эмоциональный всплеск не вырвет силу наружу… если она там вообще есть.
А вот у двух обычных людей магов не рождается вовсе. Так было всегда. Старые хроники, магические родословные, книги законов и даже сами стихии хранили этот порядок. Шанс на рождение мага, настолько ничтожно мал – один к тысяче, что его даже не воспринимали в серьез.
Путь в Школу Стихий начинался у каждого по-разному… но вел он всех к одной точке.
Возраст пробуждения стихии – от девяти до двенадцати лет. Для кого-то магия просыпалась рано – вместе с первым осознанным вдохом весеннего ветра или с каплей дождя, повисшей на кончиках пальцев. Кто-то жил в неведении почти до тринадцати, пока не случалось что-то настолько сильное, что стихия больше не могла молчать. Первое проявление силы – всегда радостное событие в семье. Зачастую устраивали пир и праздновали до утра, на утро же за ребенком уже приходили. Мастера-наблюдатели. Охрана. Иногда сами преподаватели. Их появление всегда было неожиданным, но ожидаемым. Они словно знали, когда и где случится следующее Пробуждение. Дети, проявившие стихию, забирались из дома. Иногда в тот же день, иногда давали неделю на сборы. Но в школу их забирали. Всегда.
Набор проходил один раз в год. Вне зависимости от возраста. Именно поэтому в одной группе могли оказаться дети с разницей в три-четыре года: десятилетние малыши и почти подростки. Важен был не возраст. Важен был год Пробуждения. Поток. Каждая группа носила имя своего Потока. И навсегда оставалась частью этого Потока – на занятиях, на тренировках, на сборах и даже в последующих испытаниях. Таковы были правила. Жесткие, но справедливые. И никто их не оспаривал… кроме тех, кто, как я, по случайности или по воле самой стихии, умудрился родиться вопреки всем законам природы.
Я выросла в семье самых обычных людей. По крайней мере, именно так они мне говорили. Но сколько бы раз я ни пыталась поверить в это, внутри всегда тлела неприятная уверенность – они не мои настоящие родители.
Не только отсутствие магии выдавало в них чужаков. Я не была похожа ни на одного из них – ни чертами лица, ни походкой, ни даже взглядами на мир. Но всякий раз, когда я пыталась задать прямой вопрос… ответ был один и тот же, холодный, как утренний иней: – Мы твои родители.
Эта короткая фраза врезалась в память, как заезженная пластинка. С каждым годом в ней рождались новые смыслы… загадочные, тревожные… но ни один из них так и не давал мне настоящего ответа.
Они оба были светловолосыми. Мягкие, чуть волнистые пряди, словно выгоревшие на солнце, спадали на плечи «матери» и спутывались на затылке у «отца». Голубые глаза – светлые, почти стеклянные – смотрели сквозь меня, будто я была для них чем-то прозрачным, случайным.
«Отец» был высоким, с худощавой, даже измождённой фигурой. Резкие, будто вырезанные ножом скулы и вечно усталое лицо – след его тяжёлой, физической работы. Он редко улыбался… вернее, я вообще не помню, чтобы он когда-либо это делал. Сколько ни старалась вытянуть из памяти хотя бы один искренний момент – пустота. Только усталые глаза и тень щетины на щеках.
«Мама» была полной противоположностью ему по комплекции: приземистая, с округлыми формами, но с такими же отчётливо выраженными скулами. Словно природа пыталась всеми силами найти хоть какую-то общую черту для их странной «семьи». Она работала поваром в местной столовой и почти всегда была занята на заготовках. Её руки пахли хлебом и травами… иногда луком… иногда чем-то горелым.
И всё же… несмотря на усталость, она умела улыбаться. Тёплая, мягкая, добродушная, с тем светом в глазах, которого так не хватало «отцу». Именно её присутствие делало наш дом хоть немного похожим на дом. Благодаря её работе у нас почти всегда была еда. Не деликатесы, конечно… но достаточно, чтобы не ложиться спать голодными. Мы жили скромно, даже чуть лучше, чем совсем бедные. «Мама» была очень доброй женщиной, от нее всегда исходил свет, который явно был нужен «отцу».
В отличие от них, у меня были тёмно-каштановые, почти шоколадные волосы, которые вились только на концах и едва доставали до плеч. Глаза – глубокие, насыщенного цвета тёмного изумруда. Скул – ни намёка. Вместо них – мягкие, слегка округлые щёки, которые придавали моему лицу детскую наивность. Это, впрочем, не значило, что я была пышкой. Наоборот – худощавая, жилистая, с длинными ногами и для своего возраста слишком высокая. Иногда мне казалось, что я больше похожа на вытянутое семечко с глазами цвета лесной чащи.
Мне было пятнадцать. Возраст, когда многие маги уже вовсю практиковали свои способности.
В детстве никто – ни я, ни «родители» – даже не подозревал, что во мне спит магия. Всё, что было странного, списывалось на случайность или неуклюжесть. Но чем старше я становилась, тем чаще мир вокруг меня начинал… подстраиваться под мои эмоции.
Стоило мне рассердиться – ветер мог вдруг сорвать со стола все бумаги или захлопнуть дверь, даже если до этого в комнате стоял полный штиль. Радость сопровождалась лёгкими порывами воздуха, будто невидимые руки пытались играть вместе со мной. А когда я смеялась, листья с деревьев за окном начинали кружиться в несуществующем вихре.
В десять лет «родители» наконец сели со мной поговорить всерьёз. Тогда я впервые услышала о том, что мир делится на две расы – людей и магов. Они говорили тихо, с осторожностью, будто боялись, что даже стены смогут услышать и передать кому-то их слова. Я засыпала их вопросами, требовала рассказать больше о магах… И где-то внутри себя уже знала ответ: я не из мира людей. Но сказать это вслух не решилась. Слишком страшно было признаться… даже самой себе.
С того дня я начала тайком практиковать магию воздуха. Только она отзывалась на мои прикосновения, только с ней я могла хоть немного почувствовать контроль. Я училась управлять потоком ветра с такой же жадностью, с какой голодный бросается на кусок хлеба.
В одиннадцать лет, в какой-то момент, мне показалось, что я способна управлять водой. Случайным движением я изменила направление струи из крана. Казалось, вот он, новый уровень! Но сколько бы я потом ни пыталась, сколько ни концентрировалась – вода оставалась неподвластной.
Ответ пришёл ко мне неожиданно. Был один особенно дождливый вечер. Я шла домой по промокшей до нитки улице, темнота была густой, как чернила, а ливень хлестал по лицу, лишая возможности дышать и видеть дорогу. В какой-то момент раздражение внутри меня вспыхнуло так сильно, что когда очередная порция холодных капель метнулась мне прямо в глаза, я инстинктивно вскинула руки… и потоком воздуха срезала их с траектории.
Капли, как по команде, отлетели в сторону. Я замерла. Сделала ещё одно движение – и снова поток воздуха отогнал дождь от меня. Тогда до меня дошло. Я не управляла водой… Я управляла воздухом, который заставлял воду слушаться.
С того вечера я больше не сомневалась в своей стихии и в том, что я не обычный маг воздуха.
По дороге домой я снова попробовала несколько трюков с водой. Раз за разом, направляя на нее потоки воздуха, я убеждалась: все догадки подтвердились. Это был не контроль над водой… это был воздух, который подчинялся мне настолько тонко, что даже дождевые капли следовали за ним, как марионетки за невидимыми нитями.
С двенадцати лет я начала пробовать себя в другой стихии – земле. Она оказалась тяжёлой, вязкой и упрямой. Казалось, земля не слушает никого… но упорство брало своё. Через месяцы стараний я начала чувствовать её движение, ритм, вибрацию под ногами. Маленькие трещины в камнях, едва различимое дрожание почвы – все это стало для меня знаком, что я на верном пути. С огнём же… с огнём всё было иначе.
Пламя отзывалось злобой и непокорностью. Каждая попытка заставить его повиноваться заканчивалась провалом. То слишком слабое и затухающие, то наоборот – вырывающееся из-под контроля, дикое и жадное, будто хотело сжечь меня вместе со всем вокруг. Страх и азарт – два чувства, которые боролись во мне каждый раз, когда я пыталась приблизиться к этой стихии. Но даже страх меня не останавливала. Я всегда жила на грани: мне нужно было знать, на что я способна.
В школу я попала по моей собственной глупости и неосторожности.
Тот день врезался в память навсегда…
В «тот день» на городском базаре я увидела маленькую девочку. Хрупкая, испуганная, с грязными коленями и потёртым платьем, она пыталась украдкой утащить хлеб с прилавка. Делала это так неуклюже, что уже через секунду её тонкие пальцы оказались в руках у продавца.
В нашем городе за воровство наказывали жестоко. Одним быстрым движением – и минус палец. А то и два. Поймали на месте – кара последует тут же, без суда и разбирательств.
Продавец не стал долго думать: схватил девочку за запястье, а в другой руке уже сжимал топорик для рыбы. Люди вокруг даже не попытались вмешаться. Кто-то останавливался лишь для того, чтобы с любопытством посмотреть, как очередной воришке сделают «урок на память».
Я знала, что будет дальше. И знала, что если не вмешаюсь – потом себя не прощу.
Не раздумывая, я собрала в легких весь воздух, что только могла, направила поток в сторону мужчины и, как ударной волной, выбила девочку из его рук. Она отлетела на несколько метров и, не веря своей удаче, тут же сорвалась с места и скрылась между рядами прилавков.
В ту же секунду все взгляды… нет, буквально каждый взгляд на площади устремился на меня. Открытые рты, удивление, страх… Я стояла посреди улицы, вцепившись в подол своего пальто, а сердце бешено колотилось в груди.
Через мгновение, не дожидаясь криков или преследования, я кинулась бежать домой, сверкая пятками и боясь оборачиваться.
На пороге меня уже ждали.
Два высоких, статных мага в официальных мантиях и с блестящими браслетами на обеих руках стояли, как два неподвижных стража. От их присутствия воздух вокруг будто стал гуще. Каждый их жест – точен и сдержан. Пахло железом и грозой.
Но, что удивительно, останавливать меня они не стали. Я сделала шаг через порог, и сердце ухнуло в пятки, когда увидела гостя, сидящего в нашей тесной гостиной.
Премьер-министр. Представитель самого Покровителя. Его мантия, украшенная серебряной вышивкой, неестественно контрастировала с потёртым диваном и обшарпанными стенами нашего дома. Он сидел прямо, как по струнке, взгляд был холодный, проницательный. Его пальцы беззвучно стучали по подлокотнику, будто он уже слишком долго ждал моего прихода.
Когда его глаза скользнули по комнате и остановились на моих «родителях», которые стояли на коленях, склонив головы так низко, будто хотели вжаться в пол, выражение на его лице изменилось.
Холодная сдержанность сменилась раздражением. Даже без слов было понятно – ему отвратительно находиться здесь. Будто само наше жилье оскорбляло его своим существованием.
А потом он посмотрел на меня.
Долго. Пристально. Как хищник, изучающий свою добычу.
– Одного понять не могу… – сквозь стиснутые зубы прорезался голос министра. Его интонации были как натянутый канат, готовый оборваться от малейшего движения. – Для вас закон ничего не значит? Или вы решили, что правила вас не касаются?
«Мама» дернулась, как от удара. Я увидела, как у неё затряслись плечи, как она сжала подол своего платья так, что костяшки пальцев побелели.
– Прошу вас… – её голос дрожал, словно в любой момент мог сорваться в слёзы. – Мы… мы не знали… Пожалуйста… Простите нас… Мы всегда жили по закону… Никогда… никогда бы не посмели его нарушить…
Но каждое её слово только подливало масла в огонь. Министр вспыхнул. Резко вскочил с места, его мантия с шорохом взметнулась вверх, как крылья хищника, готового к броску.
Он раскрыл рот, собираясь обрушить на них поток обвинений… но в тот момент, когда тишина уже натянулась до предела, я сделала шаг вперёд.
– Это я! – мой голос прозвучал неожиданно громко, звеняще, как раскат молнии среди затишья.
Министр замер. Повернул голову ко мне с такой резкостью, что его бледные глаза словно впились мне прямо в душу. Мелькнула искра удивления… но она тут же погасла, сменившись холодной заинтересованностью.
– Они… ничего не знали, – продолжила я, стараясь держаться ровно, несмотря на стук собственного сердца в ушах. – Я скрывала это. От них. От всех. Я лгала, прятала правду, боялась… но ни разу… ни разу не посвятила их в то, кем я являюсь. Они не виноваты. Если кто-то заслуживает наказания – так это я.
Внутри всё сжималось, но я не позволила себе дрогнуть. Подняла подбородок, встретила его взгляд в упор.
Ни капли страха.
Даже не позволила себе моргнуть.
Если он и собирался давить, угрожать, ломать – пусть попробует. Я знала, что слабость сейчас была бы хуже приговора.
В ту секунду я стояла перед ним не как ребёнок… как кто-то, кто уже принял решение. По выражению его лица я поняла… он это заметил. И в тот момент пришло осознание – моя жизнь больше никогда не будет прежней.
***
Комната, в которой я жила, была просторной и светлой, словно сама дышала воздухом. Высокие витражные окна занимали почти всю стену, уходя от пола до самого потолка. Они были обрамлены изящными белоснежными колоннами, которые плавно переходили в арочную изгибистость, создавая ощущение какого-то древнего храма, посвящённого стихии ветра.
Днём сквозь стекла проникал мягкий, рассеянный свет, окрашивая пол и стены бледными оттенками голубого и серебра. Казалось, что солнечные лучи здесь танцуют дольше, чем в других местах школы, задерживаясь, словно не желая уходить.
Потолок был особенным. Белоснежный днём, к вечеру он постепенно начинал темнеть, и когда наступала ночь, он превращался в настоящее звёздное небо. Ты мог лежать на кровати и разглядывать бесчисленные созвездия, которые будто оживали специально для тех, кто засыпал под их светом. Я часто ловила себя на мысли, что люблю засыпать именно так – под звёздами… пусть и нарисованными.
В комнате стояли три кровати, аккуратно выстроенные вдоль стен, но я по-прежнему оставалась здесь одна. Остальные места так и оставались пустыми. И, если честно, меня это устраивало. Одиночество здесь – не приговор, а скорее… свобода. Пространство для собственных мыслей, тишины и покоя.
Стены комнаты украшала огромная фреска в небесных тонах. Она охватывала почти весь периметр – облака, сквозные потоки ветра, сотканные из тонких серебристых линий, и силуэты птиц, будто застывших в полёте. Каждый раз, когда я задерживала взгляд на этом рисунке, меня словно втягивало в его безмятежную бесконечность.
Пол в комнате был выложен гладкими плитами светлого мрамора с едва уловимыми серо-голубыми прожилками. Он приятно холодил босые ступни по утрам, особенно когда вставала с постели раньше остальных учеников. Иногда казалось, что он сам дышит прохладой, будто впитал в себя утренний ветер с горных вершин, окружающих академию.
У самого окна стоял небольшой письменный стол из светлого дерева с легким голубоватым отливом, словно древесина напиталась небом. Столешница была всегда аккуратной – я не любила беспорядок. В углу стояла тонкая стеклянная лампа, внутри которой в вечерние часы мягко вспыхивали мелкие светящиеся сферы, имитирующие парящий в воздухе светлячков. Она освещала мои книги и записи, когда я засиживалась допоздна, обдумывая очередной урок или… что случилось за день.
Всё здесь напоминало о том, что мы – часть воздуха. Его дети. Его продолжение.
А вид из окна… Он был особенным. Открывался далеко за пределы школьного двора, позволяя видеть бескрайние поля и леса, простирающиеся до самого горизонта. Днем пейзаж играл яркими оттенками зелени и синевы, а на рассвете облака поднимались с земли тонкими слоями тумана, будто сама земля выдыхала. Вечером же всё вокруг окрашивалось в пастельные, нежные цвета – от золотистого до бледно-розового. А когда наступала ночь, с этого окна можно было наблюдать, как над всей школой медленно скользят северные огни.
Мы вышли из моей комнаты, негромко прикрыв за собой дверь. Коридоры кампуса Воздуха в этот час казались особенно тихими… слишком тихими. Будто стены сами затаили дыхание, ожидая, что будет дальше.
Высокие сводчатые потолки напоминали перевёрнутые крылья гигантской птицы. Бело-серые стены были украшены тонкими серебристыми линиями, имитирующими воздушные потоки, которые словно двигались при каждом изменении освещения. Здесь царила прохлада, свежий запах чистоты и чего-то неуловимо озоново-пряного – аромат, который был только в этом кампусе.
Пол под ногами мягко пружинил – не из-за какого-то покрытия, а из-за особой конструкции. Учителя говорили, что здесь применены старые воздушные чары, чтобы шаги учеников никогда не отдавались слишком громко. Всё ради гармонии и тишины.
– Слишком много официальности… – проворчал Самир, закинув руки за голову, когда мы шли по главному проходу, ведущему к лестницам. – Как будто у нас выбор есть, – хмыкнул Шанти, поправляя свою накидку. Он нервничал, хоть и пытался скрыть это за обычной бравадой. – Думаешь, скажут, что это были просто… атмосферные аномалии? – спросила Эфира, ловко перепрыгнув через одну из мозаичных вставок на полу, которые она всегда считала «ловушками удачи». – Ага… И скажут: «Всё в порядке, расходитесь по комнатам, вам всё показалось», – фыркнула Яоми.
Я шла чуть впереди, глядя, как сквозь окна в коридорах пробиваются последние лучи заходящего солнца. Они ложились на мраморные колонны золотыми полосами, будто метки на пути. Где-то впереди слышались голоса других учеников – все потихоньку стекались в общий зал.
На нижнем этаже, где коридоры были шире, к нам присоединились ребята из других секций кампуса Воздуха. Лица почти у всех напряжённые. Кто-то шептался, кто-то шёл молча, опустив голову.
– У всех выражение лиц такое… будто нас сейчас казнить собираются, – пробормотал Самир, но на этот раз не для шутки, а скорее потому, что не знал, как иначе справиться с нарастающим напряжением.
Когда мы подошли к широким двойным дверям зала, их створки уже были открыты настежь. Изнутри доносился гул голосов – не крики, но тяжёлый, нервный разговор десятков учеников и преподавателей. Запах зала был особенным – смесь древесины, старых книг и чего-то почти электрического в воздухе, как перед грозой.
Я обернулась, взглянула на ребят. Каждый из них по-своему собирался с мыслями, но все шли за мной. Как бы ни было страшно, но теперь мы были вместе.
– Что бы там ни было… держимся друг за друга, – сказала я тихо, прежде чем сделать шаг в зал.
И мы вошли.
В зале было душно, несмотря на то, что воздух, казалось, дрожал от легких потоков сквозняка, пробегающих по стенам и сводам. Мягкие занавеси на высоких окнах едва заметно колыхались, словно само здание следило за происходящим.
Ученики, стоя плотными рядами, переговаривались вполголоса, тревожные шорохи заполняли пространство, как шелест множества крыльев. Взгляд скользил по знакомым лицам, и почти на каждом читалась одна и та же эмоция – напряжённое ожидание.
Учителя выстроились вдоль стены, сохраняя холодное спокойствие, будто их всему этому учили веками. Среди них, перед самой кафедрой, стоял учитель Одджо и ждал. Его голос, когда он начал говорить, был ровным, почти безэмоциональным, как всегда, когда он хотел усыпить бдительность.
– То, что сегодня произошло, – начал он, бросая взгляд поверх наших голов, будто оценивая толпу, – было частью внеплановых тренировочных учений. – В его голосе звучала почти усталая уверенность. – Никакой реальной угрозы не было и нет.
Кто-то за моей спиной облегчённо вздохнул. Кто-то, наоборот, недоверчиво усмехнулся. Самир тихо пробормотал: – Учения… Ну конечно… А мы тут чуть жизни не лишились.
Учитель Одджо между тем продолжил:
– Тем не менее, сегодняшнее происшествие показало, что далеко не все из вас умеют правильно реагировать в нестандартных ситуациях. Поэтому отныне все ученики будут обязаны проходить дополнительные практики по контролю стихий. Только под присмотром учителей. Без самодеятельности. – Его взгляд на последнем слове задержался где-то в нашей стороне.
Я старалась сосредоточиться на словах учителя, но краем глаза заметила движение в стороне, и взгляд сам собой устремился туда. Это был Эйрон.
Он стоял немного в тени, в стороне от остальных учителей, но всё равно привлекал внимание своей силой и харизмой. Высокий, широкоплечий, с привычной хладнокровной уверенностью. Волосы цвета угля были слегка растрёпаны, я влюбилась в эти волосы. Его черты были острыми и строгими, подбородок выдавался уверенно, а глаза – прищурены. Но не расслаблены, а напряжённы и сосредоточены.
Он не смотрел на толпу учеников равнодушным взглядом, как обычно. Наоборот – в его глазах горела холодная злость, и казалось, что он кого-то ищет. Его взгляд бегал по залу, будто выслеживая потенциальных виновников произошедшего.
И вдруг наши взгляды встретились.
Он остановился на мне, задержавшись дольше, чем следовало бы. Лоб его нахмурился ещё сильнее, и в этот момент я ощутила, что он не просто смотрит – он оценивает, анализирует, будто пытается прочесть меня насквозь. Взгляд был острым и беспощадным, будто бросая вызов и предупреждая одновременно.
Шанти, стоявший рядом, тихо сказал мне: – Ты видишь? С ним что-то не так… Он будто добычу ищет.
Я молча кивнула, прячась от такого взгляда Эйрона, но внутри всё ёкнуло от странного чувства.
Учитель Одджо завершил свою речь спокойно, но с той особой интонацией, которая всегда оставляла за собой шлейф недосказанности.
– Всем вернуться в корпуса до вечера. Завтра утром – построение, и не забудьте забрать ваш учебный план через кураторов, – его голос эхом прокатился по залу. – Будьте внимательны… и осторожны.
Он сделал паузу, скользнул взглядом по рядам учеников, как будто хотел убедиться, что каждое слово дошло до адресата. После этого учитель медленно повернул голову в сторону. Его взгляд задержался на фигуре Эйрона. Почти незаметный кивок – короткий, уверенный, будто немая команда или знак согласия.
Эйрон, стоявший всё это время с напряжённой осанкой, уловил жест. Его ответный кивок был столь же едва различимым, но по движениям плеч и наклону головы можно было понять – он всё понял… и уже знал, что делать.
В следующее мгновение он развернулся и твёрдым шагом направился к выходу из зала, прорезая собой общую массу учеников, которые начали шумно собираться и вставать со своих мест. Его взгляд, как и раньше, был остр, как нож, скользящий по толпе. Он продолжал кого-то искать… среди нас.
Я машинально сжала кулаки. Что-то внутри меня дернулось. Его настороженность… его поведение… эти обмены взглядами с учителем Одджо… Всё это рождало у меня странное, липкое чувство тревоги, которое не отпускало.
Шанти уже начал что-то говорить мне в ухо, бросая короткие реплики о завтрашнем построении, о новых тренировках, но я слышала его как сквозь вату. Мой взгляд всё ещё цеплялся за Эйрона, его широкие плечи, резкие, почти военные движения, как будто он не просто студент, а охотник, высматривающий добычу.
Он двигался слишком целенаправленно. Слишком настойчиво. Я быстро огляделась по сторонам. Никто из ребят не обращал на него особого внимания – все были заняты разговорами и догадками о «учениях», обсуждали, кто чего испугался и кто как выглядел глупо во время паники.
Именно это и давало мне шанс. Я, стараясь быть как можно незаметнее, скользнула к краю зала, стараясь держаться подальше от основных потоков учеников. Эйрон уже почти достиг выхода… Я сделала вдох поглубже и, стараясь слиться с толпой, двинулась за ним.
В голове стучала только одна мысль:
«Кого же ты ищешь, Эйрон?.. И что, если… этого кого-то он уже нашёл?»
Внутри я знала одно – это «учение» было только началом чего-то гораздо более серьёзного.