и не заметил, как в руке у меня очутился стакан.
Пробки грянули в щиты Джян бен Джяна, шипя полилось ледяное шампанское.
Разряды смолкли, джинн перестал скулить и начал принюхиваться. В ту же
секунду Кремлевские часы принялись бить двенадцать.
— Ребята! Да здравствует понедельник!
Стаканы сдвинулись. Потом кто-то сказал, осматривая бутылку:
— Кто творил вино?
— Я.
— Не забудь завтра заплатить.
— Ну что, еще бутылочку?
— Хватит, простудимся.
— Хороший джинн попался… Нервный немножко.
— Дареному коню…
— Ничего, полетит как миленький. Сорок витков продержится, а там
пусть катится со своими нервами.
— Ребята, — робко сказал я, — ночь на дворе… И праздник. Шли
бы вы по домам…
На меня посмотрели, меня похлопали по плечу, мне сказали: «Ничего,
это пройдет» — и гурьбой двинулись к вольеру… Дубли откатили один из
щитов, а оригиналы деловито окружили джинна, крепко взяли его за руки и
за ноги и поволокли к вибростенду. Джинн трусливо причитал и неуверенно
сулил всем сокровища царей земных. Я одиноко стоял в сторонке и смотрел,
как они пристегивают его ремнями и прикрепляют к разным частям его тела
микродатчики. Потом я потрогал щит. Он был огромный, тяжелый, изрытый
вмятинами от ударов шаровых молний, местами обуглившийся. Щиты Джян бен
Джяна были сделаны из семи драконьих шкур, склеенных желчью отцеубийцы,
и рассчитаны на прямое попадание молнии. К каждому щиту были обойными
гвоздиками прибиты жестяные инвентарные номера. Теоретически на лицевой
стороне щитов должны были быть изображения всех знаменитых битв
прошлого, а на внутренней — всех великих битв грядущего. Практически же
на лицевой стороне щита, перед которым я стоял, виднелось что-то вроде
реактивного самолета, штурмующего автоколонну, а внутренняя сторона была
покрыта странными разводами и напоминала абстрактную картину.
Джинна стали трясти на вибростенде. Он хихикал и взвизгивал: «Ой,
щекотно!.. Ой, не могу!..» Я вернулся в коридор. В коридоре пахло
бенгальскими огнями. Под потолком крутились шутихи, стуча о стены и
оставляя за собой струи цветного дыма, проносились ракеты. Я повстречал
дубля Володи Почкина, волочившего гигантскую инкунабулу с медными
застежками, двух дублей Романа Ойры-Ойры, изнемогавших под тяжеленным
швеллером, потом самого Романа с кучей ярко-синих папок из архива отдела
Недоступных Проблем, а затем свирепого лаборанта из отдела Смысла Жизни,
конвоирующего на допрос к Хунте стадо