трансгрессировать его?» — «Ну-ну, — сказал горбоносый.
— Это тебе не диван. Ты не Кристобаль Хунта, да и я тоже…»
— Да вы не беспокойтесь, — сказал я. — Переночую в машине, не
первый раз.
Мне вдруг страшно захотелось поспать на простынях. Я уже четыре
ночи спал в спальном мешке.
— Слушай, — сказал горбоносый, — хо-хо! Изнакурнож!
— Правильно! — воскликнул бородатый. — На Лукоморье его!
— Ей-богу, я переночую в машине, — сказал я.
— Вы переночуете в доме, — сказал горбоносый, — на относительно
чистом белье. Должны же мы вас как-то отблагодарить…
— Не полтинник же вам совать, — сказал бородатый.
Мы въехали в город. Потянулись старинные крепкие заборы, мощные
срубы из гигантских почерневших бревен, с неширокими окнами, с резными
наличниками, с деревянными петушками на крышах. Попалось несколько
грязных кирпичных строений с железными дверями, вид которых вынес у меня
в памяти полузнакомое слово «лабазы». Улица была прямая и широкая и
называлась проспектом Мира. Впереди, ближе к центру, виднелись
двухэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками.
— Следующий переулок направо, — сказал горбоносый.
Я включил указатель поворота, притормозил и свернул направо. Дорога
здесь заросла травой, но у какой-то калитки стоял, приткнувшись,
новенький «Запорожец». Номера домов висели над воротами, и цифры были
едва заметны на ржавой жести вывесок. Переулок назывался изящно: «Ул.
Лукоморье». Он был неширок и зажат между тяжелыми старинными заборами,
поставленными, наверное, еще в те времена, когда здесь шастали шведские
и норвежские пираты.
— Стоп, — сказал горбоносый. Я тормознул, и он снова стукнулся
носом о ствол ружья. — Теперь так, — сказал он, потирая нос. — Вы
меня подождите, а я сейчас пойду и все устрою.
— Право, не стоит, — сказал я в последний раз.
— Никаких разговоров. Володя, держи его на мушке.
Горбоносый вылез из машины и, нагнувшись, протиснулся в низкую
калитку. За высоченным серым забором дома видно не было. Ворота были
совсем уж феноменальные, как в паровозном депо, на ржавых железных
петлях в пуд весом. Я с изумлением читал вывески. Их было три. На левой
воротине строго блестела толстым стеклом синяя солидная вывеска с
серебряными буквами:
НИИЧАВО
изба на куриных ногах
ПАМЯТНИК СОЛОВЕЦКОЙ СТАРИНЫ
На правой воротине сверху висела ржавая жестяная табличка: «Ул.
Лукоморье, д. N 13, Н. К. Горыныч», под нею красовался