Воздух (если это можно было назвать воздухом) был наполнен едва уловимым гулом – не звуком, а скорее вибрацией бесчисленных реальностей, чьи судьбы проецировались на эти экраны. Одни миры рождались в огненных вспышках, другие медленно угасали, исчерпав свою энергию. Третьи застывали в вечном равновесии, и именно за ними Сторожи наблюдали с особым, холодным одобрением. Баланс – вот единственная истина, которую они чтили.
Их внимание, холодное и безразличное, скользило по бесчисленным реальностям, но сегодня один из порталов излучал тревожную, назойливую вибрацию, нарушающую идеальную симфонию статичных наблюдений. На экране был мир Аэтерия – один из многих технократических миров, ничем не примечательный, кроме одного. А в его сердце, в душной мастерской, заваленной чертежами, человек по имени Афанасий в своём упорном, слепом стремлении к порядку не замечал, как сеет семена грядущего, всепоглощающего хаоса. Он что-то бормотал, его глаза горели нездоровым блеском, а его пальцы с лихорадочной скоростью выводили на бумаге схемы, которые Сторожи безошибочно определяли как уравнения тотального распада.
Рядом с ними, из клубов первозданного серого тумана, медленно проступила ещё одна фигура – Смотрящий. Его появление не нарушило тишины, но сама пустота вокруг словно сгустилась, стала тяжелее. Его тёмная, почти абсолютно чёрная кожа поглощала блики от экранов, а серые, бездонные глаза, лишённые зрачков, были устремлены на ту же точку, что привлекла внимание Сторожей. Он не произносил слов – здесь это было невозможно, да и бессмысленно. Но его взгляд, тяжёлый от бремени бесконечных эпох, который он один нёс, говорил красноречивее любых фраз. В этих глазах отражалось рождение и смерть галактик, расцвет и падение империй, медленное, неумолимое движение материи к энтропии. И теперь в них отражался Афанасий.
Один из Сторожей, чья форма на мгновение обрела чуть более чёткие очертания, мысленно обратился к нему. Между ними пробежала молниеносная, беззвучная коммуникация, обмен чистой информацией: