Он явился не со вспышкой света и не с грохотом небесных труб. Он возник как сама уверенность, воплощённая в форме. Его доспехи, сотканные из застывшего сияния утренней зари, не слепили, но мягко освещали мерцающую пустоту вокруг. За его спиной медленно шевелились величественные крылья, каждое перо которых казалось выкованным из чистого света и намерения. Воздух – если это можно было назвать воздухом – зазвенел от непривычной вибрации: звука твёрдой поступи по несуществующей земле, звука воли, вторгшейся в царство чистой статики.
Михаил не смотрел на Сторожей. Его взгляд, золотой и неумолимый, был прикован к тому же порталу, что привлёк внимание Смотрящего. Он видел Аэтерию. Видел душную мастерскую. Видел Афанасия, склонившегося над своим Сердечником, и безумие, что клубилось вокруг него гуще пара из перегретых котлов.
– Он ключ, – голос Михаила прозвучал в Небытии без эха, обретая плоть там, где плоти не могло быть. – И он же угроза. Вы наблюдаете. Но я должен действовать.
Смотрящий медленно повернул свою сокрытую во тьме голову. Два сияющих белых глаза уставились на Михаила, и в них, впервые за миллионы лет, мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее интерес. Бремя бесконечных эпох, которое он нёс, встретилось с пламенной тяжестью долга, которую нёс архангел.
– Они всегда на мне, – последовал без колебаний ответ.Один из Сторожей, его форма колебалась, нарушая идеальную статику. – Вмешательство нарушит ход процессов. Нарушит баланс. – Бездействие уничтожит всё, что вы стремитесь балансировать, – парировал Михаил. – Я не прошу разрешения. Я сообщаю о своём решении. – Последствия будут на тебе, Сын Небес.
Михаил сделал шаг вперёд, к мерцающему порталу. Его свет вступил в противоборство с багровым свечением Сердечника, который он видел на экране. Казалось, сама пустота содрогнулась от этого столкновения намерений.
– Люцифер уже там, – тихо произнёс Михаил, чувствуя слабый, но знакомый след брата в мире металла и пара. – И он тоже часть уравнения. Непредсказуемая переменная. Как и всегда.