Глава 1: Одинокий путник
Кафе «Капелька» пряталось в переулке за станцией Сибуя, будто стыдясь своего существования. Его вывеска, потускневшая от времени, мигала розовым неоном, отражаясь в лужах, как сигнал бедствия для тех, кто искал убежища от дождя. Алексей сидел у окна, втиснувшись между стеллажом с треснувшими чашками и радиатором, который шипел, словно сердитый кот. Его блокнот лежал раскрытым на столе, страницы промокли по краям – он забыл закрыть его, когда бежал сюда сквозь ливень. Чернильная строчка расплылась: «Дождь пишет стихи на асфальте, но люди стирают их подошвами».
Он допил холодный кофе, горький, как невысказанные мысли, и потянулся к салфетке, чтобы стереть пятно с рукава. Свитер пах сыростью – старый, серый, с дыркой на локте, которую Аюми обещала зашить ещё в прошлом году. «Всё, что нас согревает, рано или поздно рвётся», – подумал он, наблюдая, как за окном девушка в прозрачном плаще пыталась поймать такси. Её зонт, розовый, как леденец, вывернуло порывом ветра, и она засмеялась, запрокинув голову. Алексей удивился: большинство в такую погоду ругались бы.
– Ещё кофе? – Бариста, худой парень с татуировкой в виде волны на шее, поставил перед ним чашку с трещиной. – На этот раз с корицей. Выглядишь как промокший воробей.
Алексей кивнул, не отрываясь от окна. На стекле капли дождя сливались в ручьи, рисуя карту невидимых рек. Он всегда представлял, что за этим потоком – параллельный мир. Там, где люди не прячутся от дождя, а танцуют в нём, где зонты растут на деревьях, а лужи ведут в подземные города.
– Спасибо, – пробормотал он, когда парень ушёл. Голос Алексея звучал хрипло, будто он неделями не произносил вслух ни слова.
В кафе играла музыка – что-то джазовое, с хриплым саксофоном. Алексей прикрыл глаза, пытаясь уловить мелодию. Она напоминала ему детство: поезд, мчащийся сквозь ночь, стук колёс, мать, напевавшую колыбельную. «Странно, – подумал он, – память стирает лица, но оставляет звуки».
На улице что-то мелькнуло – чёрное, быстрое. Алексей прижался лбом к стеклу. В переулке, между мусорными баками, шевелилась тень. «Кошка?» Он вскочил, опрокинув стул, и выбежал, не замечая, как бариста кричит ему вслед: «Эй, ты не допил!»
Дождь хлестал по лицу, но он бежал, спотыкаясь о трещины в асфальте. Тень метнулась за угол. Алексей остановился, тяжело дыша. В переулке пахло рыбой и влажным картоном. На крышке размокшей коробки сидела она – чёрная, с шерстью, слипшейся от грязи. Но глаза… Они горели зелёным огнём, будто в них отражалось всё, что Алексей когда-либо терял.
– Иди сюда, – прошептал он, приседая. Кошка не двигалась, только смотрела.
Где-то за спиной заиграл саксофон. Алексей обернулся. На углу, под навесом заброшенного магазина, стоял уличный музыкант. Высокий, в пальто с поднятым воротником, он держал инструмент так, будто это часть его тела. Мелодия была грустной, но в ней пряталась насмешка – будто музыка говорила: «Ты думаешь, ты особенный? Все мы тут под одним дождём».
Когда Алексей снова посмотрел в переулок, кошки уже не было. На коробке остался лишь отпечаток лапы, светящийся слабым голубым светом, как фосфор в темноте.
– Искал её? – Музыкант перестал играть, ухмыляясь. Его лицо было изрезано морщинами, как руслами высохших рек. – Она не любит, когда за ней гоняются.
Алексей подошёл ближе. На асфальте перед музыкантом лежала шляпа, наполненная монетами и смятыми купюрами. Среди них он заметил странный предмет – крошечный стеклянный шарик с каплей воды внутри.
– Это что? – спросил он, поднимая шарик.
– Подарок от дождя, – музыкант подмигнул. – Иногда он оставляет сувениры. Хочешь – бери. Только не удивляйся, если однажды он начнёт говорить.
Шарик был холодным, как лёд. Алексей сунул его в карман, чувствуя, как сквозь ткань свитера проступает влажный холод.
– Вы часто её видите? Ту кошку?
Музыкант приложил саксофон к губам, и из него вырвалась нота, заставившая Алексея вздрогнуть.
– Она появляется, когда кто-то готов услышать. А ты, парень, сегодня весь как натянутая струна. – Он ткнул пальцем в грудь Алексея. – Расслабься. Дождь всё равно смоет.
Алексей вернулся в «Капельку», дрожа от холода. Бариста, уже вытиравший стойку, бросил на него взгляд, полный смеси жалости и раздражения:
– Хочешь, я тебя высушу феном для посуды? Выглядишь как призрак из фильма ужасов.
Но Алексей не ответил. Он сел на своё место, достал блокнот и уставился на расплывшуюся строчку. Чернила превратились в синеватую кляксу, напоминающую очертания острова. «Может, дождь сам допишет за меня?» – подумал он, проводя пальцем по влажной бумаге. Внезапно буквы начали шевелиться, как муравьи, выстраиваясь в новую строку:
«Ты ищешь её там, где светятся лужи, но она уже внутри тебя».
Он резко захлопнул блокнот. Сердце билось так громко, что заглушало шум дождя. «Галлюцинации от недосыпа? Или кофе с корицей оказался крепче, чем я думал?» – попытался убедить себя Алексей. Но в кармане свитера стеклянный шарик жгло холодом, напоминая о словах музыканта.
За окном мелькнул силуэт старика в потёртом пальто. Он шёл неторопливо, не обращая внимания на ливень, и нес в руках… зонтик-трость с деревянной ручкой в форме кошки. Алексей вскочил, но к тому времени старик уже растворился в толпе, словно его и не было.
– Чёрт, – прошептал он, упираясь лбом в стекло.
В кармане зажужжал телефон. Аюми. Фотография на экране – она смеётся, прикрывая лицо рукой, чтобы скрыть шрам на запястье. Алексей всегда хотел спросить, откуда он, но боялся разрушить хрупкое равновесие между ними.
– Привет, – голос Аюми звучал приглушённо, будто она говорила из-под воды. – Ты опять в «Капельке»?
– Откуда ты знаешь?
– Слышу, как шипит их кофеварка. И… ты дышишь так, будто только что бежал от призраков.
Он усмехнулся. Аюми всегда угадывала. Она могла определить его настроение по тому, как он ставил чашку на стол.
– Видел кошку, – сказал он, неожиданно для себя. – Чёрную. Её глаза… они будто смотрели сквозь меня.
На другом конце провода наступила пауза. Потом Аюми засмеялась, но смех был нервным:
– Ты же знаешь, что в Японии чёрные кошки – к удаче. Может, пора купить лотерейный билет?
– Или к тому, что скоро умру, – проворчал он.
– Не говори так. – Её голос стал резким. – Ты же обещал.
Он сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели. Обещал не упоминать о смерти. Обещал после того, как она нашла его тогда на крыше, мокрого и дрожащего, с пустым взглядом.
– Прости, – пробормотал он. – Как твои картины?
– Одна сегодня заплакала. Буквально. Краска потекла по холсту, будто женщина на портрете вспомнила что-то грустное. – Она замолчала, затем добавила тише: – Иногда мне кажется, они оживают, когда я не смотрю.
Алексей наблюдал, как капли дождя стекают по стеклу, оставляя дорожки, похожие на слезы.
– Может, это дождь доносит до них чьи-то эмоции? – предположил он.
– Или наоборот – они через дождь передают их нам. – Аюми вздохнула. – Приходи завтра. Покажу тебе новый холст. Он… странный. Будто я рисовала его во сне.
Они договорились встретиться утром, хотя Алексей ненавидел утро. Рассвет в Токио казался ему неестественным – город просыпался рывком, как автомат, а не постепенно, как живое существо.
После звонка он снова открыл блокнот. Строка, написанная дождём, исчезла. На её месте остался лишь бледный оттиск, напоминающий след кошачьей лапы.
– Чёрт возьми, – прошептал он, листая страницы. Везде, где чернила соприкасались с водой, появлялись новые слова – обрывки фраз, которых он не помнил:
«Она ходит по краю снов, где дождь падает вверх»
«Старик знает, что время – это лужа, в которой тонут звёзды»
«Музыкант играет песню, которую ты забыл в прошлой жизни»
Алексей схватил ручку, пытаясь записать хоть что-то своё, но буквы расплывались, превращаясь в абстракции. Вдруг он почувствовал, как шарик в кармане пульсирует. Вынул его – стекло запотело изнутри, а капля воды металась, как пойманная муха.
– Что ты такое? – прошептал он.
Шарик дрогнул. И тогда Алексей услышал голос. Не снаружи – изнутри, будто кто-то говорил прямо в его сознание:
«Ты спрашиваешь не о том. Лучше спроси – что ты такое?»
Он выронил шарик. Стеклянный шарик упал на пол, но не разбился – покатился к двери, оставляя за собой влажный след. Алексей бросился за ним, снова выбегая на улицу.
Дождь усилился. Неоновые вывески плыли в воздухе, как акварельные пятна. Шарик катился к перекрёстку, где толпа, не замечая его, топталась на месте, словно стадо слепых овец. Алексей пробивался сквозь людей, извиняясь, наступая на ноги.
– Эй, осторожнее! – крикнул кто-то, но он уже не останавливался.
Шарик закатился под ноги старику в потёртом пальто – тому самому, что видел раньше. Старик поднял его, повертел в пальцах, затем посмотрел прямо на Алексея. Его глаза были цвета мокрого асфальта – бездонные, без бликов.
– Твоё? – спросил старик, протягивая шарик.
Алексей кивнул, задыхаясь. Рука старика была холодной, как металл зимой.
– Будь осторожен с подарками дождя, – сказал старик. – Иногда они открывают двери, которые лучше держать закрытыми.
– Какие двери? – Алексей сжал шарик, боясь, что тот снова убежит.
Но старик уже повернулся, чтобы уйти. Его слова донеслись сквозь шум ливня:
– Те, что между мирами. Там, где кошки – проводники, а дождь – это кровь.
Алексей стоял посреди толпы, сжимая в руке шарик, который теперь был тёплым, как живое сердце. Где-то вдали заиграл саксофон. Он закрыл глаза, позволяя дождю омывать лицо, и вдруг понял: город никогда не был тихим. Он звучал – стуком капель по крышам, скрипом мокрой кожи по асфальту, ропотом тысяч историй, которые дождь вымывал на поверхность.
Когда он вернулся в «Капельку», бариста уже гасил свет.
– Закрываемся, – бросил тот, но, увидев лицо Алексея, смягчился. – Ладно, пять минут.
Алексей сел за свой столик. На столе лежал открытый блокнот. На последней странице, написанные чётким почерком, которого у него не было, красовались слова:
«Глава первая: Одинокий путник понял, что дождь – не погода. Это язык. И кто-то пытается сказать ему что-то важное».
Он захлопнул блокнот, вдруг ощутив странное спокойствие. За окном, в кромешной тьме переулка, загорелись два зелёных огонька. Кошка сидела там, словно ждала.
– Ладно, – прошептал Алексей, пряча шарик в карман. – Покажи, что дальше.
А дождь, не переставая, стучал по крыше, выстукивая ритм для новой главы.