– Ну здорово, псина, – Сашко́ приблизился к нему и протянул руку, чтобы погладить.
– Ты поосторожнее, – предостерёг Лёнька, – это может он только с виду такой смирный.
– Не боись! Я с собаками умею находить общий язык, – и Саня присел на корточки, теребя сучьего сына за ухом. Странно, но это на всех собак действует как приманка.
Кузнечный стук нечаянно прекратился, и нам навстречу вышел довольно молодой монах в старой, порванной и до зѣла испачканной серой рясе. Голова была прикрыта монашеской скуфейкой, а на ногах было нечто, не поддающееся словесному определению.
– Поздрав браћо, – произнёс инок, при этом приложив десницу к груди и поклонившись.
– Христос воскресе! – дружно откликнулись мы.
– Ваистину васкресе, – ответил монах, чем до зѣла обнадёжил нас, понеже сербский язык не так чтобы сильно отличался от русского. Это значительно облегчало дальнейшее общение.
– Ти руси, из Русије? – обрадовался инок, и улыбка расцветила его щетинистое лицо.
– Да, – мы дружно закивали головами в подтверждение своих слов. – Как тебя зовут?
– Спиридон, – представился монах и протянул нам по очереди десницу.
– А меня Мигель, это Леонид, а тот Александр, – я указал на Санька, по-прежнему возившегося с собакой, но ради приличия всё-таки подошедшего к нам.
Инок пригласил нас зайти в храм, чему мы безмерно обрадовались. По крайней мере, можно было разуться и на топящейся печурке просушить насквозь промокшую обувь. Да и храмом сие строение можно было назвать с большой натяжкой. Всё пространство было занято под хозяйственные нужды, а посредине расположился огромный стол персон на пятьдесят, вкруг которого стояли многочисленные лавочки. Стол был практически полностью завален всяческой снедью, причём не сказать чтобы особливо постного ассортимента.