Одна из её подруг была примерно её возраста, черноволосая, смуглая, с формами «а ля Рубенс отдыхает». Голос представлял нечто среднее меж иерихонской трубой и сиреной пожарной машины, смех напоминал плач козодоя, а неистовая мимика – танец Майкла Джексона.
Вторая была моложе, светлолицая, тоже жгучая брюнетка, по формам уступавшая первой примерно вполовину. Цветастый топик был настолько невесом и так плотно облегал её естество, что казался нарисованным на теле; а бриджи просто сливались с южным загаром. И если бы не полузакрытые татуировки в виде бабочки на левом плече и в виде дракона на правом бедре, и рельефно выступающие контуры нижнего белья, то можно было подумать…
Но лучше не думать. Кстати, у «первой леди» ядрёные ягодицы были едва прикрыты коротенькой юбчонкой с вырезами спереди и сзади аж до интимных мест, а полупрозрачный топик при отсутствии нижнего белья даже не пытался что-либо скрыть. Похотливый взгляд и размалёванные пухлые губы беззвучно горланили о том, как скучно жить без кобеля.
Не помню кто, но очень мудро заметил: когда рядом с мужчиной нет женщины, он начинает делать глупости; когда же рядом с женщиной нет мужчины, то она начинает делать пакости. Не знаю, что лучше, а что хуже, но I’m всегда стараюсь избегать подобного общения.
Третья была моложавой шатенкой, чертами лица напоминавшую то ли дочь лихих степей, а может и Аравийской пустыни. Крупные серьги, кольца, браслеты дополняли её гардероб, состоящий из короткого сарафана цвета ультрамарин и причудливой формы босоножек-чулок.
Плечи и спина, меж тем, были открыты почти «до пупа» и вообще кутюрье, создавший этот шедевр фактически из носового платка, обладал незаурядным талантом, если сарафан более открывал, нежели скрывал вожделенное тело. Ярко-розовые бретельки были явно не от сарафана, зато на фоне кофейного загара смотрелись очень эффектно. Ногти – что на руках, что на ногах, и даже губы были выкрашены в тот же ядовитый ультрамарин.