Недосягаемая
Жила была такая женщина, Н – недосягаемая всегда и во всём. Она была и старше, и опытнее, именно в тех вещах, в которых мне хотелось, и выше ростом, и проще, и роднее себе самой. Когда мне было пятнадцать, мы познакомились в интернете и общались по переписке.
Н выслушивала все истории и жалобы, помогала советами в подростковых делах, всегда проявляла участие. А ещё она была настоящей ведьмой. По крайней мере, так она сама объявила ещё в начале знакомства. Речь не о порче скота и полёте на мётлах, скорее об успешных опытах с сознанием.
Я восхищался, как умел, её спокойствием и умением вести беседу, она была мне хорошим другом, хотя я и не до конца верил в то, что она не имеет тайных мотивов в своей помощи.
Но по прошествии некоторого времени Н стала постепенно переводить общение в эротический контекст. Антон дурил и смущался, и всё же превращался из буратино в мало-мальски подвижное существо, и его угловатое и отмороженное подростковое либидо начинало раскаляться. Он решил во что бы то ни стало овладеть Н. Даже без романтических иллюзий. Он просто не мог простить себе, что, взвинченный до небес, он не мог прикоснуться к ней, выплеснуть страсть, дать что-то в ответ женщине, дававшей ему так много. И всё ещё не понимал, чего ей от него надо и что интересного она в нём нашла, особенно с учётом того, что сказки и фантазии Антона Н считала преходящей детской придурью, приправленной беспокойными гормонами. И Антон тщился понять, что в нём может быть ценного.
Вместе с Н мы создали сказку, которую невозможно было пересказать другому. Она могла обитать только в самом сердце, освещая мир нездешними красками. Как цвета, недоступные нашему восприятию, выходящие за рамки видимого спектра, эта сказка была непостижима, неприкосновенна, неразделима и от того – божественна. В ней был и свет, плотный и тёмный, со вкусом пластмассового молока, и была тьма, сияющая серым, греющая и усеянная кротовыми норами, в которые можно было просунуть руку и прикоснуться к сотне измерений глубины, к чётким граням разлетающегося от костра дыма, к чёрным, теням, спадающим по вечерам от предметов упругими непроницаемыми покрывалами.
И Антон рвался, стремился через эту упругость теней, через лом зачарованных граней, до женщины, становившейся ему родной вопреки тому, что он никогда даже не видел её, не прикасался к её коже, не вдыхал её запах и не слышал голоса, даже не мечтал о ней, глядя издалека. Но она оказалась ему ближе, чем все, кого он зрел и обонял в привычной жизни.
Антон приехал в город, где жила Н, но она отказывалась встретиться, до тех пор, пока Антон случайно не столкнулся с ней на улице. Он её узнал. Он видел её фото. Сердце металось как курица без головы.
Они гуляли. Она робко чмокнула его на прощанье. В ответ он притянул её к себе и поцеловал «по-взрослому». Это сейчас смешно вспоминать, а тогда совсем не смешно было.
Она была цинична так, как будто в её жизни ещё шесть десятков таких же Антонов. И холодная ночь совсем не прибавляла тепла этой высокой и худощавой женщине. Только в глазах у неё всегда мягко, остальные грани она умела прятать под лёд, когда не хотела общаться.
Так и было, после этого она еще тяжелее шла на контакт, иногда они встречались, все же, раз в год, но переписка не клеилась, Н уходила от разговора.
Сначала Антон думал, что Н не принимает его потому, что он недостаточно для неё хорош, и старался стать лучше. Он даже выучился осознавать сны, чтобы настигнуть игнорирующую его Н там. Все изобретения, хитрости и уловки обычно не имели эффекта, а если и имели, то краткосрочный.
Потом Антон хранил в памяти образ Н, как недостижимый, как абстрактную прекрасную даму, освещающую подвиги рыцаря в мире, полном опасностей.
Так было, пока Антон не встретил Л. Он так на ней зациклился, что на время забыл про Н. Когда отношения с Л закончились, и свежие раны немного затянулись, Антону пришла идея снова попробовать общаться с Н. Но чтобы сразу не быть пропущенным мимо ушей, он решил прикинуться незнакомцем.
Трюк удался. Они снова начали переписываться. Антону казалось, что у Н плохая память, поэтому не слишком шифровался и давал Н возможность себя «узнать». И спустя пару недель она узнала. Какое-то время Н восторженно вспоминала их редкие встречи, а потом снова перестала отвечать.
Антон думал, что догнал её, хотя просто дошёл до той стадии, на которой была Недосягаемая на момент их последней встречи. Как Ахиллес, который на потеху толпы не способен догнать черепаху, так и Антон, пусть и с уязвленной гордостью, но махнул на Н рукой.
Недосягаемое не может быть достигнуто. И можно стремиться к нему, если это идеал, только без фанатизма. А если это человек, к тому же безразличный к тебе, и под толстым шлейфом твоих подростковых воспоминаний (а сейчас между вами нет вообще ничего общего), то лучше оставить его в покое. А упругость теней, дымовой лом и пластмассовое молоко придётся создать самостоятельно.