Чем многочисленнее и разнообразнее случаи, кои представляет практическому разуму опыт и кои побуждают его повторять, представлять и прививать свой закон в виде многообразных предписаний и запретов, – тем чаще, живее, разнообразнее должны становиться и выражения чувства добра и зла. Посему действующую причину сего чувства следует искать не в гражданском обществе и его установлениях, а в той пружине человеческого духа, что не заведена извне, но которая, тем не менее, требует для выражения своей самодеятельности того опыта, коий можно обрести лишь в лоне общества.
Как следствие практического разума, моральное чувство зависит от рассудка не более, нежели сознание личности, с коим оно берет начало из одного источника. Закон, заявляющий о себе через сие чувство, имеет свое основание в самом разуме, а именно в том его проявлении, в коем разум не зависит ни от чего, кроме себя самого. Сознание сего закона поэтому всегда истинно и непогрешимо, хотя суждение о его применении к отдельным случаям может быть посему обманчивым, и часто действительно обманчиво, ибо зависит от теоретических следствий разума, а через них – от данных оснований, кои не всегда нам подвластны. Отсюда и ошибочная совесть; так, под непогрешимым сознанием, что выражает закон, [здесь, вероятно, пропущено продолжение мысли, например: «может скрываться ошибочное суждение о фактах».]
Посему чувство, коим возвещаются добро и зло, в отношении своего действительного объекта не предполагает некой определенной меры теоретической проницательности или какого-либо просвещения, зависящего от внешних обстоятельств и внутренней степени способностей: но оно пробуждается (не посредством, но) при посредстве силы мысли, изменяющей инстинкт, каким бы то ни было способом, и пребывает, защищенное ненарушимостью, чистотой и святостью своего источника, в самом низком человеке рядом с глубочайшим невежеством и грубейшими заблуждениями, равно как и в самом образованном уме рядом с самыми искусными теориями (так часто отрицающими его реальность и возможность) с одинаковой неизменной истинностью. Все тонкие и грубые ошибки, коими доселе неправильно понималось моральное чувство, как в отношении причины его возникновения, так и в отношении применения закона, в нем проявляющегося, могут, конечно, ограничить благотворные последствия сего чувства, но никоим образом не его действующую причину. Они не могут умалить ни самодеятельности практического разума, устанавливающего свой закон, ни той свободы воли, по которой человек действует либо согласно, либо вопреки сему закону, и от коей одной зависит нравственность или безнравственность, правота или подлость, словом, внутренняя ценность человека – со всеми большими или меньшими просветлениями головы, со многими или немногими невольными ошибками.