Даже тот защитник естественного права, который считает необходимость, а следовательно, и реальность его строго доказуемыми из определённого представления о нём, которым он, по его мнению, обладает, должен признать, и даже обычно утверждает это сам, что долг и право также заявляют о себе через чувства. Он не может скрыть от себя, что добро и зло существовали задолго до той концепции, которую он, либо сам, либо вместе с некоторыми учителями естественного права, считает единственно верной; и что моральный закон должен был бы связывать лишь философов, и только ту их часть, которой посчастливится найти якобы верную фундаментальную концепцию его истинности; что он вообще не может существовать для огромного мира не-философов; если его требования и их основательность могут быть поняты только через концепцию, которая предполагает редкие предварительные знания и большие усилия образованной силы мысли, и которая, тем не менее, даже со всеми этими вспомогательными средствами, может быть достигнута лишь немногими самостоятельно мыслящими людьми. Будет ли гражданин вообще, и особенно простой человек, связан позитивными законами государства во всех случаях, когда он может избегнуть принуждения, если справедливость этих внешних законов и связанного с ними принуждения не станет для него очевидной (или, по крайней мере, не должна становиться очевидной) через внутренний закон, от которого предполагается, что он в состоянии предписать его для себя и признать его нерушимым? Внутренним законом, без признания которого судьи были бы вынуждены принять оправдание преступника, что он надеялся избежать наказания и потому не считал себя обязанным, или признаться самим себе, что они управляют по простому закону сильнейшего? Внутренним законом, одним словом, который настолько же ясен для чувства простого человека, насколько он запутан, двусмыслен и спорен для мысли философов? Поэтому различные и взаимно противоречащие фундаментальные концепции морали и естественного права следует рассматривать лишь как столь же различные попытки постичь происхождение и действующую причину чувства, которое существует независимо от всех этих концепций, предшествует всем философским рассуждениям о долге и праве и представляет собой общую задачу для всех рассуждений о морали и естественном праве. Хотя некоторые философские партии считают это чувство простым следствием его объекта, который, по их мнению, был продемонстрирован независимо от чувства метафизическими причинами, и который, по их мнению, может быть понят обычным человеком, но ясен только философам, есть, тем не менее, другие, которые считают это чувство основанием его объекта, который будет существовать для человека только через него. Так, например, Руссо искал чувство несправедливости в способности умиляться при виде чужих страданий и нашёл его здравым*); а известный немецкий философ морали полагает, что вывел причину именно из этого чувства, из благожелательности, или способности получать удовольствие от процветания других. Согласно одному из них, несправедливость будет распознаваться исключительно неприятными чувствами, а согласно другому, позитивный долг будет распознаваться и приятными чувствами, посредством представления о дурных и хороших последствиях, которые произвольное действие имеет для состояния наших ближних; и в обоих случаях причина обязательного характера естественного закона в конечном счёте будет заключаться во врождённом стремлении к удовольствию и отвращении к неудовольствию.