Я сомневаюсь, что доверенное лицо, призванное представить жалобы противников новейшей философии на суд общественности, сможет выдвинуть какое-либо обвинение, которое не рассматривалось бы как причина или следствие перечисленных здесь, и, следовательно, не содержалось бы в них, по крайней мере, в сём отношении. Поскольку партия, коей я до сих пор позволял говорить, является более многочисленной, и поскольку жалобы, кои я здесь собрал, так часто повторяются и так общеизвестны, вы не упрекнете меня в пристрастности, если я буду несколько пространнее в изложении причин, – некоторые из коих еще никогда не приводились, а некоторые еще малоизвестны, – кои друзья новейшей философии могли бы противопоставить своим противникам.
Прежде всего, сии друзья должны протестовать против названия «метафизическая грёза» по той причине, что их философия, даже если бы ее можно было назвать болезнью, никоим образом не распространилась так широко, чтобы ее можно было с полным основанием причислить к эпидемиям. Число сочинений, вызванных новейшей философией и появившихся за последние десять лет, едва ли можно сравнить с количеством памфлетов, которые в течение одного года после восшествия на престол императора Иосифа II появились в Вене на тему о служанках. Пройдитесь по рубрикациям каталогов, кои уже несколько лет публикуются в «Allgemeine Literaturzeitung», и вы увидите, что категория философских сочинений в целом не только осталась, как то обычно бывает, одною из незначительных, но и по сравнению с собою прежнею едва заметно увеличилась. В одной половине сих немногих сочинений философия Канта вообще не рассматривается; а в другой половине на каждого друга сей философии приходится десять противников. Среди ее защитников, насколько мне известно, нет ни единого, кто до перехода на сторону Канта приобрел бы известность как философ по профессии; с другой стороны, более немало тех, кто не обладал ни талантом, ни искусством философского писателя; более тех, кто выражал новизну своего знакомства с духом своего учителя тою тревогой и принужденностью, с коими они цеплялись за букву его формул, и чьи имена были бы так же мало известны, как и неясное содержание их попыток, если бы защитник философии Канта до сих пор не был редкостью.