Множество фактов, коими заявляет о себе сие явление, в той перспективе, как вы изложили их в своём письме, не открывают никаких утешительных видов на будущее; и признаюсь, я не нашёл ни одного, против коего мог бы поспорить или хотя бы усомниться. Я воздержусь, однако, от всех возражений, кои мог бы выдвинуть против достоверности некоторых из этих фактов, ибо вы желаете, чтобы истинность вашего мнения оценивалась по совокупности всех их, а не по силе отдельных доводов.
Дабы показать, что я вас вполне понял, я извлеку ваши существеннейшие замечания из цепи фактов и умозаключений, коими вы сопроводили их в своём письме, и повторю их здесь своими словами.
С тех пор как (по вашему мнению) свободное применение разума в делах религии стало утрачивать для его прежних защитников обаяние запретного плода, прежнее рвение в борьбе за права разума сменилось равнодушием, которое уже то и дело переходит в ненависть и презрение и грозит завершиться всеобщим недоверием. Те, кто ещё не убеждён, что разум в наше время зашёл слишком далеко, по крайней мере, опасаются, что он выйдет за положенные границы, и либо ищут для него прежние произвольные пределы, либо изобретают новые.
Исключительное право разума решать вопрос о значении Библии – право, от признания коего зависит судьба всего протестантизма, – оспаривается ныне даже протестантскими богословами с таким рвением, что оно, должно быть, немало способствовало возрождению былых надежд и начинаний римских унионистов.
Апелляции от разума к чувствам, к здравому смыслу, к интуиции, к чувству Бога и т.д. становятся всё громче и чаще, и каждый из этих побочных трибуналов выносит решения против самых авторитетных положений первого.