Этот очерк перемен, произошедших во всех областях науки, принципы которых предполагают самопознание человеческого разума, может показаться кому-то сатирой на дух нашего века; но в моих глазах он содержит материал, который более искусное перо, чем мое, могло бы превратить в сдержанный панегирик этому духу.
Философы, конечно, спорили всегда, и уже в золотой век греческой философии четыре противоположные основные системы – платоновская, аристотелевская, эпикурейская и стоическая – достигли своей зрелости. Но никогда еще спор философов не распространялся на столь многие области науки и не велся столькими выдающимися умами; никогда еще влияние предметов этого спора на благосостояние и достоинство человечества и воздействие самого спора на эти предметы – одним словом, его практический интерес – не проявлялось столь явно; никогда еще нерешенные вопросы, разрешение которых отчасти является его целью, отчасти его необходимым следствием, не излагались с такой определенностью и не сводились к столь простым положениям; никогда еще этот спор не предвещал столь всеобщего и столь живого напряжения благороднейших сил человеческого разума.
После стольких – как успешных, так и неудачных – учений, после стольких действительно решенных важных проблем, после стольких бесполезных, безвкусных и безответственных споров, теперь во всех науках, которые должны получать свои принципы из природы человеческого разума, единодушно ставится великий, решающий вопрос о единственно необходимом. Метафизика требует общезначимого принципа всякого философствования вообще, история – высшей точки зрения для своей формы, эстетика – высшего правила вкуса, религия – чистой идеи Божества, прослеженной до всех общих принципов, естественное право – первого основоположения, а мораль – последнего фундаментального закона.