Сверхъестественники полагают, что разрешили это, как и все другие разногласия относительно основания нравственности, отыскивая это основание в божественной воле, определяемой бесконечным разумом, но по этой самой причине непостижимой для конечного разума и известной человеку лишь через откровение. Однако, кроме того, приверженцы этого мнения вынуждены допускать либо непосредственное божественное вдохновение, делающее эту непостижимую волю известной людям, либо непогрешимых толкователей смысла священных документов, и обеспечивать подлинность того и другого непрерывными чудесами, дабы оградить их от всякого подозрения в обмане и ошибке. Поэтому они столь же мало едины между собой, как и любая другая партия. Определяется ли человеческая воля разумом, или инстинктом удовольствия, или непосредственным влиянием божества, чтобы подчиниться ему; или, что не менее важно, где находится внутреннее основание морального обязательства?
Я умолчу здесь об идее свободы воли, которая тесно с этим связана! Я не стану упоминать здесь о том, что она более чем когда-либо отрицается фаталистами, подвергается сомнению догматическими скептиками, неверно оценивается детерминистами и ищется вне природы сторонниками сверхъестественного.
Недостаточность всех прежних исследований этой важной идеи настолько поразила некоторых из наших самых выдающихся философских писателей, что они без колебаний заявили: вопрос о том, в чем состоит свобода, а следовательно, и вопрос о том, может ли она быть вообще помыслена, не имеет ответа, а потому совершенно безразличен для морали.
Потрясение научного фундамента нравственности, столь заметное во всех этих явлениях, состоит, в сущности, в колебании всех прежних представлений о разуме, побуждении к удовольствию и их отношении друг к другу. И это со всей очевидностью демонстрирует всё еще далеко не завершенную всеобщую разработку понятий о разуме и чувственности, о самодеятельной силе первого и побуждении, основанном на потребности второй, – определяющем и определяемом в морали; разработку, которая возможна лишь через науку о человеческом познании и учение, возведенное к общему принципу. Поэтому это потрясение должно – к великому ущербу для нравственной культуры – либо длиться вечно, либо привести к открытию и признанию этой новой науки.