Но как возможно последовательное определение этого важного фундаментального понятия до тех пор, пока у нас нет ничего, кроме спорных мнений об отношении чувственного побуждения к самодеятельности разума? До тех пор, пока среди самостоятельно мыслящих людей существуют разногласия относительно существенного различия и существенной связи между чувственностью и разумом и, следовательно, остаются совершенно нерешёнными те пункты, на основании которых только и можно определить характер требований чувственности, основанных на нашей потребности, и ограничений этих требований, основанных на позитивной силе нашего духа? До тех пор, пока у нас нет науки, основанной на общепризнанном принципе, о первоначальном устройстве нашего воображения и способности познания, которую можно было бы продемонстрировать?
Поэтому хаос в области естественного права и всех связанных с ним областей позитивного права должен либо продолжаться вечно, либо ускорить открытие и признание этой новой науки, без которой невозможно будет объединить самостоятельно мыслящих людей ни на первом принципе естественного права, ни даже на каком-либо определённом понятии права вообще.
Нелегко было бы признать незаменимость упомянутой новой науки для обоснования морали, о которой нельзя повторять достаточно часто, что она стоит на непоколебимом фундаменте и уже доведена до доказательства, мало чем уступающего математическому. «Природа, – говорят, – поступила бы очень плохо в отношении благосостояния человечества и своих великих намерений по отношению к нему, если бы она оставила необходимое знание морального закона на произвол спекуляций и споров философов».
В самом деле, мораль заявляет о своём присутствии и отсутствии в человеческих поступках недвусмысленными, приятными и малоприятными ощущениями, против которых даже долгая привычка к пороку едва ли может достаточно закалить, в то время как та же самая мораль вызывает непонимание и споры, как только человек пытается постичь её разумом.