Но разве наименее известные богословы согласны лишь в том, возможно ли вообще нечто прочное и установленное – и даже желательно ли оно – в области их науки? И разве те, кто в своих трудах прямо в этом сомневается, не забывают, что вся их работа не имеет и не может иметь иной цели, кроме как определить и установить нечто? Разве наши самые выдающиеся экзегеты до сих пор не спорят о предварительном вопросе: заимствуется ли чистая идея Божества из Библии, или же она должна предшествовать всякой экзегезе в качестве высшего критерия для оценки представлений о Божестве, встречающихся в Библии?
Разве наши теологи-моралисты до сих пор не спорят об идее и основании морального обязательства, а именно: должны ли они быть выведены из Евангелия, или же их следует положить в основание для понимания действительного смысла евангельского учения? И разве те, кто согласны между собой относительно естественного происхождения идеи Бога и морали и включают её в число фундаментальных доктрин своих систем, согласны между собой хотя бы относительно одной совершенно определённой черты этих главных идей?
И как же им согласиться, если даже философы по профессии, сделавшие исправление и обоснование этих идей своим главным делом, втянуты в самую запутанную полемику относительно каждой их черты?
Если позитивная юриспруденция в целом отстала от позитивной теологии, то причина тому не в том, что над ней трудилось меньше искусных мастеров, а в том, что её предмет в большей степени зависит от законодателя, нежели от знатока закона. В новейшее время она также значительно продвинулась благодаря своим вспомогательным историческим наукам, из которых может извлечь ещё больше преимуществ, нежели теология из своих, поскольку она в большей мере, нежели последняя, основана на фактах и имеет несравненно более богатые исторические источники.