С самого начала формирования гражданского общества действует нравственная природа человека, действующая посредством разума; она действует прежде всякой гражданской и научной культуры, потому что и то, и другое возможно только благодаря ее собственной, самодействующей активности.
И однако же она долгое время должна была оставаться совершенно непризнанной и еще дольше – неузнанной, потому что познание ее на основе общезначимых принципов может быть лишь результатом позднейшей научной культуры, доросшей здесь до своей наивысшей вершины. До тех пор разум вынужден искать причины своей моральной действенности, неизвестные ему или не известные с достаточной определенностью, вне себя; принимать за причины – следствия своей собственной деятельности, искаженные в опыте и, по общему признанию, измененные внешними обстоятельствами; и объяснять себе смысл своих собственных требований при помощи фактов, которые отчасти обязаны своим существованием попыткам утвердить смутно подозреваемые веления нравственной природы.
Если философ, при всех заметных следах нравственного начала, которые он почитает в позитивном, все же не может скрыть от себя печать незрелости человеческого духа, то он не может не восхищаться в позитивных установлениях мудрым воспитательным учреждением, вполне соответствующим этой незрелости; и даже в том, что отклоняется от разума, там, где он находит его в позитивном, уловить направляющую извне благодетельную руку, которая была и будет необходима человечеству до тех пор, пока оно не в состоянии руководить собой по внутреннему закону своих самодействующих сил.
Преимущество, на которое позитивная юриспруденция и теология до сих пор претендовали перед естественным правом и естественной теологией и о котором отнюдь не свидетельствует один лишь ранг факультетов в академиях, имеет свои совершенно неопровержимые причины. Предметы первых [позитивных наук] признаны в реальном мире, поддерживаются силой государства и потребностями его членов, тогда как предметы вторых [естественных наук] не являются общепризнанными даже в учебных аудиториях и остаются проблематичными даже среди профессионально занимающихся ими философов.