Тот же самый спор, который возникает в области метафизики и истории относительно всех предполагаемых принципов истины, а в области эстетики – относительно всех предполагаемых принципов красоты, возникает и относительно всех предполагаемых принципов добра. И он стал еще более запутанным в сферах, определяющих наши обязанности и права в этой жизни, и в основании наших надежд на жизнь будущую, – причем в той самой пропорции, в какой эти области нашли себе более искусных защитников.
Поскольку наши права и обязанности в этой жизни, а также основа наших надежд на будущую жизнь коренятся в изначальных (а не впервые приобретенных) склонностях нашей природы, они являются объектом морали, естественного права и чистой философии религии. Но в той мере, в какой они видоизменяются фактами внешнего опыта, они становятся объектами позитивного законодательства, позитивной юриспруденции и позитивного богословия.
Утверждение натуралистов, что моральное законодательство природы старше позитивного законодательства правителей, что права человека старше прав гражданина и что естественная религия старше всех позитивных религий, – не более верно, чем утверждение сторонников сверхъестественного, которые рассматривают естественное как простое следствие позитивного и допускают его действительность только в той мере, в какой оно может быть подтверждено позитивным. Оба вида концепций основаны на весьма нефилософском смешении форм, определенных в простых изначальных склонностях человечества, с формами, признанными и принятыми в [социальном] мире.
О том, что позитивное действительно предшествовало естественному [в историческом плане], свидетельствует история; о том, что оно должно было предшествовать ему [в плане познания], свидетельствует ограниченность человеческого духа, который может постепенно достигать знания о себе лишь путем длительного использования своих сил, благоприятствуемого внешними обстоятельствами.