Немалое число немецких ученых уже не считает ниже своего достоинства серьезно заниматься даже изящным; наши филологи больше не прославляются вариациями, грамматическими догадками и домыслами; они сами нередко берут на себя обязанность обуздывать тех не в меру ретивых, кто все еще забывает среди мертвых букв старых классиков дух, живущий в вечно цветущих красотах этих самых книг.
Даже необразованные люди все больше и больше знакомятся с этим духом благодаря переводам, которые намного превосходят все, чем обладают другие народы, и которые, возможно, наиболее наглядно показывают, что стало с нашим родным языком, еще недавно таким грубым и неотёсанным, под пером наших великих поэтов и прозаиков.
Подлинные же произведения [искусства] устремлены к самому превосходному, что осталось нам от золотого века Рима и Греции, и, как представляется, постепенно исчерпывают все формы красоты. Насколько они востребованы нашей читающей публикой и как далеко простирается эта публика среди всех классов, уже можно судить по огромному и постоянно увеличивающемуся количеству переизданий, число которых в случае некоторых из этих произведений превзошло бы всякое ожидание.
Кто теперь измерит благотворное влияние хотя бы одного писателя, который, будучи поэтом, философским мыслителем и ученым высокого ранга, соперничая с самим собой, в своих многочисленных и широко читаемых произведениях соединял бы высокую ясность и силу мысли с тончайшей деликатностью чувства, а в своем чарующем языке – римскую изысканность с аттическим изяществом? Наши живописцы, скульпторы и художники все охотнее соревнуются с иностранцами за симпатии публики ровно в той же мере, в какой они могут все больше рассчитывать на участие зрителей и на компетентных судей их похвальной борьбы среди своих соотечественников.