Напрасно наши эмпирики утверждают, что определенное понятие об этой важной характеристике [человечества] должно быть установлено путем самого изучения истории. Это исследование в такой мере невозможно без него, что оно, напротив, предполагает его как уже данное для возможности и всякого, хотя бы отчасти успешного, его успеха. Именно это понятие является основополагающим правилом, которым может и должен с уверенностью руководствоваться исследователь этой истории – не только при обработке, но даже при выборе предмета своего исследования. Ибо только с его помощью можно определить, какие именно факты из необозримого материала, рассеянного по полям всех частных историй народов, государств и т. д., должны составить содержание общей истории человеческого рода как такового.
О нехватке этого понятия достаточно красноречиво свидетельствуют как наши компиляции, так и рапсодии [Rhapsodien – здесь: бессистемные собрания], в которых фрагменты из естественной истории животного мира человека, соединенные с предположениями, основанными на недостоверных данных истории гражданской культуры, религии и философии, едва достигших своего завершения, называются «историей человечества» и превращают значение слова «человечество» в проблему, столь же трудноразрешимую для любого вдумчивого читателя.
Поскольку нить, на которую каждый из этих авторов истории человечества нанизывает свои события, определяется только самими этими событиями, точнее, их отбором и расположением, нет ничего более естественного, чем то, что у каждого из них появляется совершенно иная нить. Здесь – постепенный, в целом непрерывный прогресс к нравственному совершенству; там – ход развития человеческих сил, который движется по ряду кривых линий, то вперед, то назад, и направление которого зависит только от внешних обстоятельств; там, наконец, – вечный круг в отношении совершенства и счастья, в котором пренебрежение одной способностью всегда должно компенсироваться развитием другой, а уменьшение чувствительности – увеличением разума.