– Вы сами не знаете, о чём говорите, философ кабинетный? Вы никогда не чувствовали муки одиночества и невысказанных терзаний, сжимающих душу! Есть опыт, который нельзя передать, но он живёт в нас. Вы смеете это отвергать?!
Гегель стоял, как каменный:
– Успокойтесь, дорогой Фёдор. Я не отрицаю субъективные переживания. Но они лишь преходящие частные случаи, которые не могут сравниться с вечными истинами Абсолютного Духа.
Достоевский горько усмехнулся:
– Так-так… Значит, то, что составляет саму сущность человеческого бытия, для Вас лишь «частный случай»? Вы и впрямь глухи к тому, что делает нас людьми. Я не стану тратить время на бесплодные споры.
Сартр устремил взгляд на Достоевского:
– Но разве сознание не тащит нас к Другому? Как может быть существование, замкнутое в рамках одного субъекта? Наше «я» – это всегда пространство для общения!
Достоевский топнул ногой:
– Вы забываете, что личность – это бездна! Есть моменты, когда мы испытываем нечто настолько сокровенное, что не поддается никакому объяснению. Это живая реальность, а не сухие теории!
– Но и в этих переживаниях есть зерно взаимопонимания! Даже самые интимные моменты укоренены в языке и культуре, связывающие нас с другими.
– Верно, отчасти. Но бывают моменты просветления, когда душа прорывается за пределы всего этого! Человек ощущает что-то первозданное, неведомое, что невозможно никому передать.
Сартр погрузился в размышления:
– Вы правы, эти уникальные как северное сияние огни индивидуальности имеют свою тайну. Но всегда ли они доступны чужому взгляду?
– Вот оно! В этом и есть суть! Неуловимость, глубинная тайна души делает нас бесценными и неповторимыми, а Вы все еще пытаетесь пронзить ее рациональным светом!
Хайдеггер посмотрел на Федора Михайловича с задумчивым видом:
– Достоевский, я ценю Вашу страсть, но не могу согласиться. Разве наш индивидуальный опыт не пронизан языком и культурой, которыми мы все пользуемся? Как можно говорить о чисто субъективном восприятии, не учитывая коллективное бытие?