стену и закрылась за ними.
Тяжелым и душным воспринималось освещение в маленьком фойе:
трансформаторно гудели несколько пыльно-желтеющих люминесцентных ламп,
нервируя и ущемляя сосредоточенность и заставляя большую часть внимания
посетителя обращать на себя, словно отвлекая, по чьему-то намерению, от
чего-то другого, что не должны замечать.
Сразу у двери на выступающей барельефом из стены колонне, висел
телефонный аппарат местного значения. Его трубка была вся залацкана,
замусолена так, что создавалось впечатление, будто ее снимало с аппарата
множество людей, перекладывая перед этим сально истекающий жиром пирожок из
одной руки в другую.
Миша, гадливо поморщившись, двумя паль-цами снял трубку с аппарата,
мизинцем, словно отковыривая болячки, набрал несколько цифр на телефонной
рулетке и не прислонил трубку к лицу, а придержал ее навесу возле уха.
— Алло! — громко сказал он в трубку и покосился в сторону стоящей
рядом с ним и пе-реминающейся с ноги на ногу Юли, она тоже взглянула на
Мишу, — этот гул… — досадно проговорил он и недовольно, едва покачав
головой, снова прокричал в трубку: — Алло! Вы меня слышите?!… Мне нужно
Веру… Мы пришли… Здесь, внизу… Ждем, — окончил он короткий разговор и
брезгливо положил трубку на аппарат.
— Все в порядке? — спросила у него Юля.
— Да. Вера скоро спустится за нами, — ответил он, — только знаешь,
Юленька…
— Что?
— Я туда не пойду, наверх. Я подожду тебя на улице.
— Но почему же? — немного насторожилась она.
— Так будет лучше, — сказал Миша.
— Хорошо. Как знаешь, — согласилась Юля, но посмотрела в глаза
молодого человека просительно, словно выискивая в них необходимую поддержку.
— Так… действительно будет лучше, Юленька, — еще раз повторил,
чувствуя себя неловко, Миша.
— Да. Конечно. Ты прав. Это же мой отец, — печально проговорила она и
отвернулась от молодого человека и стала выжидательно смотреть в сторону еще
одной двери, расположенной в фойе, но ведущей, как понималось, в глубины
палат и лабораторий клиники, откуда и должна была скоро выйти Вера.
Не через долго, в фойе появилась Вера: на ней был одет белый халат и
такая же белая, жестко накрахмаленная, шапочка, на согнутой в локте левой
руке у нее висело еще два, изрядно помятых, больничных халата.
Вера подошла к ожидающим ее Юле и Мише и суетливо, громко заговорила в
укорительном тоне.
— Что это вы переполох устраиваете, господа?! А?! — сказала она. —
Сознайтесь, молодые люди, что вы совершенно не выдержаны, торопитесь жить!
Возьмите, оденьте халаты, — она протянула Мише оба халата.
Молодой человек принял из ее рук только один халат и помог Юле одеть
его.
— Вот, еще один, одевайте Миша, — будто приказывала Вера, протягивая
оставшийся в ее руках больничный халат молодому человеку.
Юля и Миша переглянулись: у Юли про-мелькнула надежда, что Миша
все-таки пойдет с ней.
— Я подожду Юлю на улице, — решительно сказал Миша Вере не отрывая
своего взгляда от Юли.
— Как же так? — озадачилась Вера, — я и два халата принесла и… —
еще что-то хотела сказать она, но передумала и смолчала. У нее был теперь
недовольный вид.
— Идемте, — перехватывая инициативу и обиженно отворачиваясь от Миши,
сказала Вере Юля.
Когда Юля уже скрылась в проеме той самой двери, через которую
объявилась в фойе Вера, отставшая от Юли, Вера, на мгновение
приостановившись у той же двери, озлобленно и, как показалось Мише,
испуганно посмотрела в его сторону.
'Мерзавцы!' — думал про себя Василий Федорович, — 'Какие все-таки
Мерзавцы! Столько отхватили от меня денег, а в результате…' — тяжело
вздохнул он, — 'А в результате готовятся умертвить меня и мою дочь,
Юленьку… Но я могу постоять за себя!' — и молодой человек смачно сплюнул
на пол. И тут он снова почувствовал неладное в своих ощущениях: он точно
понимал, что плюнул на пол, но оказалось, что слюна лишь изо рта выступила
сочно на его губах и испачкала подбородок так, как это могло бы случиться,
если попытаться плюнуть против сильного ветра. Мишины губы не подчинились
Аршиинкину-Мертвяку.
'Я снова разволновался'. — заметил для се-бя Василий Федорович. —
'Необходимо быть еще бдительнее и осторожнее. Это