с философией.
— И кто же оказался победителем? — спросил, обтирая взмокшую шею
полотенцем, мужчина-лаборант.
— Пока ничья, — глянув умиленно в сторону Василия Федоровича, ответил
Порядков.
— Надеемся, что на площадке — озорно и по-девичьи улыбнувшись как бы
начала подсказывать женщина лаборант и перевела дыхание. — Из вас, все-таки
кто-то обязательно окажется победителем?
— Это буду я! — высказал радость предвкушения игры Порядков.
— Нет, не вы! Победителем будет сильнейший! — подзадорил Петра
Семеновича Василий Федорович.
— Вот философы! — затеатральничал гримасами профессор психологии, —
и не сказал, что он победит, но и так все понятно, что все-таки он! Ну, и
плутовская штука — философия!
Когда химики-лаборанты ушли, Порядков, как обычно он умел это делать,
перешел на дружески деловой тон:
— Вечером в моем домике вечеринка, — сообщил он Аршиинкину-Мертвяку с
достоинством знатока подобных мероприятий.
— Ну, и что ты хочешь этим сказать? — рассматривая свою ракетку,
спросил Василий Федорович.
— Приглашаю! — прищурился Порядков.
— Кого, меня? — вопросил, посмотревши коллеге в глаза, профессор
философии.
— Конечно тебя, а почему бы и нет?!
— Ты же знаешь: я не могу вечером — это значит заночевать.
— Да знаю все наперед, что скажешь: и что Юлька останется одна, и что
волноваться будет. Так позвонишь ей, у тебя же теперь совершенство —
радиотелефон! Соглашайся, Василий Федорович, не пожалеешь, — и Порядков
смачно причмокнул языком, как он это умел для большей соблазнительности. —
Если, честно сказать, то одна особа, — и он выдержал завораживающую паузу,
— лично меня попросила о том, чтобы ты обязательно был приглашенным на
сегодняшний сабантуй.
— Что ты хитришь, Петр Алексеевич! — попытался отшутиться
Аршиинкин-Мертвяк. — Сказал бы уж, мол, так и так, надоело деградировать в
мало интеллектуальных компаниях — поговорить не с кем.
— Ну что ты в самом деле! Я не шучу, действительно, именно тебя —
дама приглашает, — как можно серьезнее и с расстановками произнес Порядков,
и ему и в самом деле стало немного обидно, и это почувствовал профессор
философии.
— Ладно, — коротко подытоживая эту тему разговора, сказал
Аршиинкин-Мертвяк.
— Что ладно? — продолжая выказывать обиду и предлагая определиться
окончательно по этому вопросу Порядков, — придешь или нет, что ли?..
— До Бога высоко, а до вечера далеко, — задумчиво произнес Василий
Федорович, словно сказал так, для самого себя вслух.
— Хорошо, вечером ответишь, — понимающе согласился Порядков.
— Будем играть? — как ни в чем не бывало спросил профессор философии.
— Естественно не играться! — взбодрился профессор психологии и
прибавил: — только чур не поддаваться!
— Еще чего не хватало… Пощады не жди!..
Сумасшедшая?!
— Какая стоит за окном уютная ночь, — тихо произнес
Аршиинкин-Мертвяк, выглядывая в окно второго этажа собственной дачи в
прощелину между штор и рассматривая небольшой, таинственно освещенный луною,
и от этого почти неузнаваемый хозяйским глазом, дворик.
— Уютная, потому что нам уютно, — отозвался голос женщины позади него
из глубины едва освещенной свечкою комнаты.
Сегодня весь выходной день профессор философии провел на подъеме
ожидания, в ощущении вкуса приближения вечера, но вся его приподнятость
сопровождалась легким налетом тревожной пыли раздумий о дочери, и от этого
его растрепанное настроение выглядело будто сверкающий кристалл, оброненный
неглубоко в мутную воду. Что редко случалось, но случилось теперь, и в
объявившееся внезапно в таком стечении обстоятельств воскресенье, отчетливо
проявило у Василия Федоровича, даже замечаемо для окружающих:
кратковременные вспышки эйфории, необъяснимой, необоснованной радости в
течениии этого дня, которая сочеталась контрастно с минутной задумчивостью,
ответами невпопад на вопросы сотоварищей по коттеджному поселку. Что
невероятного было для натуры Аршиинкина-Мертвяка, невероятного в его
состоянии души в течение целого, теперь отзвучавшего дня? Профессор
абсолютно уверен был, что не сможет отказаться заночевать на даче, от
вечеринки предложенной еще утром Петром Алексеевичем.