Библейский текст не акцентирует на эмоциональном состоянии Авраама, не описывает его борьбу, сомнения или стремления. Он показывает лишь то, что имеет значение в иной логике – в логике различения, где важна не внутренняя мотивация, а способность услышать. Услышать не в смысле распознать голос, а в смысле быть затронутым до такой степени, чтобы покинуть привычное не ради большего, а ради подлинного. Этот переход не обосновывается, не объясняется, не сопровождается знамениями. Он совершается в пространстве между словом и откликом – там, где вера впервые проявляется как готовность двигаться, не зная, куда.
И потому выход Авраама – это событие в восприятии, в котором различенное становится значимей объясненного. Оно нарушает привычные основания, но не ради разрушения, а ради явления иной формы связи: связи, не построенной на страхе, наследии или выгоде, а только на способности быть затронутым призывом, не имеющим аналога. Авраам не покидает дом, чтобы основать новый, он оставляет то, что кажется устойчивым, ради того, что не может быть названо – но уже является более подлинным, чем все, что было до этого.
И потому вера, возникающая в опыте Авраама, формируется не как результат убеждения, а как ответ на интонацию, различенную сквозь неуверенность, и это различение – не объясненного, а вызывающего – становится началом движения, которому не требуется основание в виде знания.
То, что в дальнейшем получит наименование «вера», в опыте Авраама еще не является ни добродетелью, ни религиозной доблестью, ни тем более интеллектуальным убеждением. Здесь нет опоры на доктрину, нет уверенности в результате, нет схемы, к которой можно было бы свериться. И все же происходит отклик, но отклик на то, что не разъяснено, не подтверждено, не закреплено в форме. И в этом – парадокс и достоинство веры: она существует не вопреки отсутствию знания, а вне зависимости от него. Там, где знание ищет гарантии, вера оказывается связанной не с информацией, а с интонацией – с тем, что распознается не как доказуемое, а как вызывающее движение.