Тем не менее общая структура остается архетипически устойчивой: когда нечто больше не различается как включенное, оно становится подлежащим устранению. Потоп в этом смысле следует понимать как символический предел – не внешнего терпения, а внутренней различимости. Это не конец за конкретное действие, а форма отказа от продолжения там, где больше нет основания для отклика. Потоп не восстанавливает порядок, он прерывает линию, которая перестала быть соотнесенной. Это фундаментальный опыт: мир может быть прерван не потому, что он плох, а потому что он больше не воспринимается как удерживающий смысл.
Когда внутренняя структура перестает удерживать различие, когда исчезает мера, по которой возможно соотнесение между тем, что есть, и тем, что подлежит продолжению, возникает не столько воля к разрушению, сколько необходимость очищения поля, на котором уже невозможно различать направления, где действия теряют соотносимость с замыслом, а существование перестает быть оправданным не потому, что оно плохое, а потому что оно не различимо. Возникающий в этом контексте мотив начала не строится на коррекции предшествующего, не направлен на восстановление утерянного и не представляет собой форму педагогического воздействия, в котором разрушение имело бы функцию исправления.
Потоп, рассматриваемый в этой перспективе, не является наказанием и не обладает преобразующей силой, он не стремится к улучшению и не открывает путь к переоценке, он устраняет то, что уже не может быть удержано ни в восприятии, ни в ответе. Его смысл – не в обучении, не в осмыслении и не в назидании, а в том, чтобы обозначить границу, за которой дальнейшее продолжение теряет обоснованность, потому что нечему продолжаться.