Одним из наиболее поразительных совпадений между библейским и ранним ближневосточным нарративом является наличие в обеих традициях образа всемирного потопа как радикального вмешательства в человеческую историю, оправданного не внешней угрозой, а внутренним несоответствием. В эпосе о Гильгамеше рассказ о разрушении человечества представлен как отклик богов на невыносимость человеческого присутствия. Причина потопа в шумерском тексте не этическая и не судебная: люди не совершили преступления, не нарушили закона, не выступили против богов. Они оказались неудержимо размножающимися, шумными, беспокоящими, и потому были восприняты как угроза космическому равновесию. Решение об уничтожении человечества принимается на совете богов не как акт правосудия, а как необходимость устранить источник системного дискомфорта. Потоп в этом контексте – не наказание, а очистка от помехи.
Этот мотив радикального устранения как ответ на внутренний дисбаланс отражает глубинную структуру коллективного воображения, в которой идея порядка оказывается несовместимой с неуправляемым проявлением человеческой активности. Иными словами, уничтожение выступает не как реакция на грех в юридическом смысле, а как образ устранения несоизмеримого. Потоп символизирует не наказание за конкретные действия, а наступление границы, за которой уже невозможно различить соответствие между тем, что есть, и тем, что было предназначено. Человечество, утратившее место в общей структуре, воспринимается как чужеродное, как нечто, что не может быть включено, а потому должно быть удалено.
Сравнение с библейским повествованием высвечивает не только сходство мотивов, но и различие акцентов. В обоих текстах уничтожение связано с восприятием человечества как утратившего внутреннюю меру. Однако в шумерском мифе эта мера носит характер эстетико-ритуального равновесия, в то время как в Бытии подчеркивается искажение замысла на уровне внутреннего устройства человека. Там, где в эпосе доминирует представление о раздраженности богов, в библейском тексте возникает мотив боли и сожаления. Его решение сопровождается не торжеством, а скорбью, что указывает на внутреннее напряжение между актом разрушения и продолжающимся замыслом.