Закат различения – это не исчезновение дара, а изменение способа его восприятия. Все еще возможно различать, но это уже не поощряется. Более того, это вызывает подозрение. Пророческий голос, если он возникает сегодня, встречается уже не с вниманием, а с проверкой: по каким признакам, с какими основаниями, под чьим авторитетом. Таким образом, различение как духовное зрение оттесняется за пределы нормального опыта, а на его место встает герменевтика, встроенная в признанные структуры и направленная не на отклик, а на подтверждение. Пророческий импульс выживает лишь в формах, не опасных для системы: в метафоре, в молитвенном воодушевлении, в эстетике – но не в реальном вызове к изменению восприятия.
Так постепенно исчезает то, что делало веру живой: способность узнавать. Толкование сохраняет форму, но вытесняет напряжение. Оно удерживает текст, но теряет обращенность. Оно дает уверенность, но гасит трепет. И потому, где раньше человек спрашивал: «Что происходит во мне, когда я слышу это?», теперь он спрашивает: «Как это правильно понять?». В этой смене вопроса и заключается перелом, после которого голос больше не звучит, а лишь передается, и различение больше не возникает, а анализируется.
В тот момент, когда различение уступает место толкованию, когда текст становится объектом анализа, а не живого узнавания, и возникает состояние, которое невозможно зафиксировать в виде ереси или доктринальной ошибки, но которое ощутимо как внутренняя тишина – не благоговейная, а опустошенная. Это не отрицание веры, не открытый отход от Завета, а постепенное угасание того напряжения, в котором когда-то происходила встреча. Все еще звучит правильная речь, совершаются ритуальные действия, продолжаются цитаты, чтения, исповедания – но в них больше нет внутреннего сдвига, нет боли узнавания, нет света различения. Возникает ощущение, что движение продолжается, но без направления; что вера исполняется, но без участия; что форма жива, но центр – пуст.