Пророческое различение, которое всегда было внутренним актом – не интеллектуальным, а онтологическим – уступает место авторитетному истолкованию, закрепленному в иерархии, в традиции, в научной или богословской школе. Человек больше не опирается на способность узнавать, он полагается на компетентных. Точка опоры смещается: от внутреннего свидетельства – к внешнему источнику знания. Так возникает феномен вторичной духовности, в которой подлинность уже не переживается, а выводится по признакам, признается по форме, утверждается по согласованию. Сама возможность внутреннего различения ставится под сомнение: если ты услышал – проверь, кто еще так слышал, как это вписывается в ортодоксию, что по этому поводу говорит экзегеза.
Это не следствие зрелости религиозной традиции, это результат замещения – того самого, о котором предупреждали пророки, когда говорили, что наступят времена, когда люди будут искать слово Господа и не найдут, потому что будут искать его не в себе, а вовне. Личное различение требует готовности рисковать, идти без гарантий, слышать без посредников. Толкование же предлагает комфорт: все уже объяснено, все уже классифицировано, ничего не нужно переживать напрямую – достаточно принять, понять, воспроизвести. Это и делает процесс безопасным: если все поддается интерпретации, значит, ничто не требует реального вмешательства.
Но духовная жизнь не может существовать только как экзегеза. Если в центре веры оказывается не голос, а его толкование, не различение, а передача, не отклик, а соответствие – значит, речь уже не идет об откровении, а о его культурном следе. Так возникает эпоха пост-пророческой религиозности, в которой главными становятся не слышащие, а знающие, не живые свидетели, а охранители контекста. Чувствительность уступает место правильному прочтению, интуиция заменяется аргументацией, вдохновение подменяется формальной достоверностью.