Выдержки из дневника.
Этюд первый. Детство.
Художественная школа. Окутывающий запах едкой краски, пропитавшей старый деревянный мольберт. Всепроникающая мигрень яркой молнией проходит через левый глаз и, пробивая череп, устремляется к гипсовому барельефу с дорическими мотивами. Сильная тошнота намертво срастается со сладковатым вкусом зелёного цвета на кончике тонкой кисти из беличьих волосков. Слезящиеся глаза направлены на аккуратно составленный преподавателем натюрморт. Процесс неторопливого фиксирования предметов, находящихся в метре от меня, диктуется стоической необходимостью, разлитой в пространстве класса. Какова ее природа? Что заставляет испытывающего несравнимую ни с чем боль ребенка сидеть и продолжать рисовать, а не сорваться с места, залитого мучительно ярким светом, в объятия анальгезирующего холода и приятной темноты январского вечера. Учась чувствовать форму безжизненных объектов и копировать их на свой холст, я учусь проделывать это с бестелесным понятием ответственности. Яркий пример матери, несущей ответственность за домашний быт и финансовое обеспечение семьи, столь же материален в это момент для меня, как и фрукты, что покоятся на бархатной драпировке. Копируя чужую форму, я создаю для себя аполлоническую иллюзию ответственности.
Этюд 2. Отрочество.
Лунный свет задорно искрится на мраморных надгробиях, мутно- зелёные кроны деревьев, переплетённые с облаками, громоздятся наверху. В веселой, дробящей ритмичными кусками пространство, музыке, доносящейся из динамика моего телефона, слышны отзвуки изначальной скорби. Асфальтовое покрытие пружинит под ногами. Я танцую со своей возлюбленной на кладбище поздней ночью. Гибкость и роскошь движений выдают нашу дионисийскость. Мы утрачиваем всякий страх, так как полностью разрушается наша индивидуальность чего? в вакхическом процессе танца, процессе объединения кого или чего с изначальной формой, музыкой, которая является для нас абстрактом действительности.