5. Ответ евреев
Евреи не остались, однако, равнодушными к обрушившимся на них насмешкам. Дело дошло до литературного спора, который евреи повели не в виде открытого диспута с Манефоном, а так, что различными способами публично противопоставляли истинную картину своего прошлого ложной, нарисованной Манефоном. Это выразилось уже в переводе их древних священных первоисточников. Опыт, однако, показал, что эти произведения или не читались язычниками, или не находили доверия, и евреи очутились в том щекотливом положении, в котором бывает каждый, кто выступает своим собственным защитником. Тогда избрали себе чужого. При дворе первого Птоломея жил историограф Гекатей из Абдеры. Этот ученый, кроме одного произведения о Гипербореях и другого – о поэзии Гомера и Ге – зиода, написал также египетскую историю, в которой он, естественно, должен был упомянуть и о еврейском народе. Так как в его время евреи еще ни в каком отношении не подавали повода к зависти, то он вел повествование о них спокойно и деловито. Все достоинство этого изложения евреи оценили, однако только после того, как Манефон опубликовал свои издевательства над ними. Но содержания произведений Гекатея не было, однако, достаточно для совершенного опровержения Манефона. Поэтому их пробелы были так обильно заполнены еврейской рукою, что уже позднейшие писатели древности либо сомневались в подлинности его «Книги о евреях», либо считали автора еврейским прозелитом. По-видимому, два места в его произведении были распространены в большое целое. Первоначальную историю евреев излагала апокрифическая книга Гекатея об Аврааме и египтянах. Это сочинение не довольствовалось только тем, чтобы сделать Авраама провозвестником единства Бога, возвышенности Бога над всем, что Он создал: в книгу введен был целый ряд стихов знаменитых греческих поэтов для подтверждения истинности того, что проповедовал Авраам. Но дурно то, что и эти стихи по большей части не подлинны. Во всяком случае, в высшей степени интересно, что еврей того времени мог заставить самых знаменитых греческих поэтов (именно Эсхила, Софокла, Эврипида, Филемона, Менандра, Дифила, между ними и мифического Орфея) возвышать еврейское воззрение на Бога, не впадая тут же в противоречие. Правда, то, что здесь сообщается, есть лишь часть еврейского понимания Бога. Живое отношение Бога к своему народу нигде не выступает вперед. Но святость Бога, которая даже жертвенное служение ставит ниже исполнения нравственных заповедей, и которая указывает отдельной личности на будущее воздаяние, всюду подчеркивается: правда, эта идея в сущности не была совершенно чужда, например, великим трагикам. Наряду с этими подделками введены и некоторые подлинные отрывки из прежней греческой литературы. Все это литературное направление весьма знаменательно: оно обнаруживает обширное знакомство с греческим языком и литературою; человек, который мог так писать, был по своему образованию эллином, как бы он не гордился своим еврейским происхождением и складом мышления. И как он сумел слить в своем лице эллинизм и иудаизм, так умел он и в мировоззрении обоих народов искать и находить родственные черты. Именно то усиливало в нем его чувство собственного достоинства, что он в высших идеях греков открывал лишь предчувствия того, чем давно обладал его народ, благодаря Откровению Бога. Был ли успех всей этой книги Гекатея об Аврааме значителен, – неизвестно; цитирование греческих писателей с целью более сочувственного принятия эллинским язычеством иудейской миссионерской проповеди с тех пор вошло во всеобщее употребление, и уже Павел перенес тот же самый прием на христианскую миссионерскую проповедь.
Второе расширение известий Гекатея Абдерского о евреях относилось к современному состоянию иудейского народа и носило заглавие: «О евреях». Оно, несомненно, гораздо ближе примыкалось к тексту Гекатея, чем сказание об Аврааме и египтянах, и из отрывков, которые дошли до нас, по большей части можно еще выделить еврейскую переработку. Из подлинного Гекатея, как он еще всюду выделяется в этой переработке, мы приведем здесь небольшой рассказ, ярко характеризующий свежесть и силу, которые около IV века жили еще в еврейском народе и совершенно отличны от косности и неподвижности книжников. «Когда я переправлялся через Красное море, – рассказывает Гекатей, – между сопровождавшими меня еврейскими всадниками был один сильный духом, здоровый, всеми уважаемый стрелок из лука по имени Мозоллам, самый дельный между эллинами и варварами. В пути было множество людей, когда один прорицатель, гадавший по птицам, приказал всем остановиться. На вопрос Мозоллама о причине задержки, прорицатель указывает на птицу и объясняет: если она останется на месте, то следует выжидать; если она полетит и умчится вперед, то и мы должны двинуться; если она полетит назад, то мы должны снова вернуться вспять. Тогда, ни слова не говоря, Мозоллам натягивает лук, спускает стрелу, попадает в птицу и убивает ее. Когда же прорицатель и некоторые другие возмутились, и стали его проклинать, он сказал: „Зачем вы так гневаетесь? Ведь теперь эта проклятая птица у вас в руках. Что разумное могла бы она сказать о нашем плавании, если она не предвидела своей собственной участи? Если бы она заранее могла знать будущее, она не прилетела бы на это место из страха, чтобы в нее не попал стрелой и не убил еврей Мозоллам“». В этом рассказе еще звучит древне-иудейская сила и юношеская мощь, какой она является нам в сказаниях о Гедеоне, Сауле и Давиде. Здесь еще носителем теоретического протеста против идолопоклонства и колдовства является деятельное, жизнерадостное настроение.
Но евреи недолго довольствовались этими подложными книгами Гекатея. При втором преемнике Птоломея Филадельфа, Птоломее IV, по прозвищу Филопатор (222–205), эллинизированный еврей по имени Деметрий написал историю еврейских царей, изложенную с большою точностью. Под ней нельзя, однако, понимать простое повествование, идущее параллельно библейским книгам Самуила и Царей. Вся первоначальная история еврейского народа, жизнь Иакова, точная дата рождения каждого из его 12 сыновей, генеалогия супруги Моисея Циппоры, – все это обсуждается с обстоятельностью, которая могла быть под силу только александрийскому ученому. Рассказ доводится до эпохи самого историка. Как мы видим, александрийское еврейство не без основания гордилось своим духовным развитием. В это время господства Птоломеев различие между палестинцами и александрийцами, несомненно, существовало, но оно не чувствовалось, как резкая противоположность; и в Палестине все более и более учились говорить по-гречески и знакомились с греческой литературой.
Некто Филон написал в ужасных греческих гекзаметрах длиннейшее стихотворение о городе Иерусалиме1. И он начал с Авраама и изложил затем еврейскую историю в течение всей эпохи царей. К этому присоединены более длинные экскурсы, например, о водопроводах в Иерусалиме. Это стихотворение упоминается в последнем столетии до P. X. еще во время господства Асмонеев (до 63 г.). Подобное стихотворение, однако, могло быть составлено только при более близком и непосредственном знакомстве с Иерусалимом. Но на две последние трети второго столетия до P. X. падает беспрестанная борьба Асмонеев против эллинизма. Едва ли это греческое стихотворение возникло в такую эпоху. Плохие гекзаметры также лучше всего подходят ко времени Птоломеев; впоследствии греческие стихи лучше давались евреям. В данном случае мы, значит, имеем дело с акклиматизировавшимся в Иерусалиме эллинистом. Это служит для нас подтверждением того, что мы, впрочем, и без того должны были бы принять, а именно: что ко времени господства Птоломеев над Палестиной и в метрополию еврейства греческая цивилизация проникла таким же образом, как и к евреям в Египет. Только в ней закон мог еще гораздо строже исполняться, чем на чужбине, где, несмотря на всю эллинизацию в иных отношениях, он принципиально сохранял свое полное значение.