Стародубцева Л. В. Башня Науки, или «Падшая Премудрость» // Наука в культуре. М., 1999. С. 348–349.↩︎
Люббе Г. Наука и религия после Просвещения: об утрате культурной значимости научных представлений о мире // Наука в культуре, с. 288. Сходную мысль высказывает С. С. Гусев: «Современная наука, выстраивая образ мира, состоящий из теоретических абстракций (связь между которыми определяется не нуждами людей, а принципами конструирования понятийных схем), становится в определенным смысле культурным маргиналом…, теряет связь с исходной задачей, для решения которой она возникала, – задачей защиты людей от равнодушия вселенной. В тех “возможных мирах”, которыми оперирует современное научное знание, нет места человеку как носителю культуры» (Гусев С. С. Черты культурной маргинальности в науке // Наука в культуре, с. 301).↩︎
«Наука доступна лишь немногим. Будучи основной характерной чертой нашего времени, она в своей подлинной сущности тем не менее духовно бессильна, так как люди в своей массе, усваивая технические возможности или догматически воспринимая ходульные истины, остаются вне ее… Как только это суеверное преклонение перед наукой сменяется разочарованием, мгновенно следует реакция – презрение к науке, обращение к чувству, инстинкту, влечениям. Тогда разочарование неизбежно при суеверном ожидании невозможного: наилучшим образом продуманные теории не реализуются, самые прекрасные планы разрушаются, происходят катастрофы в сфере человеческих отношений, тем более непереносимые, чем сильнее была надежда на безусловный прогресс» (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 371, 372).↩︎
См., например: Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. С. 515, 516.↩︎
Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 116. «Возможный человек» – не обязательно что-то светлое и совершенное, результат эксперимента не предопределен. Но без него стремление к совершенству было бы только утопией.↩︎