Выявление особой шизофрении
Присутствовавшая ранее (а точнее, всегда и присутствующая сейчас) «традиция мышления» понимается как «способ остановки шизофрении» и соотнесения этого куда-то в «понятное место», и этим местом может быть что угодно…, «любое место…». Но в этом всем нет главного, нет мыслей о самой шизофрении. Такие мысли в целом, такой разговор, который может происходить с другим, с самим собой, ни с кем, и может быть чем угодно. Формально, внешне, как процесс, это может быть некая медитация, только мышление, диалог, особый сон, состояние, способ жизни, другое и вообще все что угодно… И самое главное в таком, это загадочная возможность поговорить «о самой шизофрении», а в итоге и «побывать в такой шизофрении». И такое сложно понять, не пребывая в самом разговоре. И что есть такой разговор, а что есть попытка «быть в месте для шизофреников»? А что есть какая-то имитация такого? А также покажется ли «разное»69 в результате такого собеседования чем-то другим для того, кто начнет такой разговор? То есть изменится70 ли состояние того, кто двинется в таком направлении? Кем он станет, станет ли кем-то?
Как можно заметить аномалии, которые незаметны для обыденного и другого мышления? Как мы замечаем эту особую шизофрению? В каком смысле понимается эта особая шизофрения?
Многим из тех, кто может прочитать эти слова, возможно кажется, что он знает, что он существует, как он существует, зачем он существует, почему он существует, для чего он существует… А если он и не знает «это» как-то в каком-то сильном значении, то его здравый смысл говорит ему, что он точно может потрогать рукой свою голову, поглядеть вокруг и убедиться, что он тут и сейчас, вот он, он есть как «факт сейчас», у него есть имя, место рождения, своя история, известные другие вокруг…. Но вот, допустим, сильное значение – это загадка, поиск определения которой может быть раскрыт с помощью конкретного философского, интеллектуального, научного… поиска-ответа.
И у образованного представителя так называемого «европейского мышления» присутствует представление, что есть какая-то философия, которая может быть источником какого-то методологического сомнения, позволяющего твердо стоять на ногах тем, кто в сильном значении и не знает, «есть ли он»71, «как он есть» и «как есть то, что есть». И это «сомнение» – это какое-то средство от шизофрении, это способ остаться нормальным там, где совершенно отсутствует какая-либо нормальность72. Присутствие такого средства позволяет не заниматься серьезно сильными вопросами, так как есть выделенное для этого средство, и факта его присутствия достаточно73. И задача такого средства:
– выдавать теории-разговоры про сильные вопросы, а это различные картины мира (мифические, метафизические, философские, физические, экономические, идеологические, политические… системы);
– позволять всегда иметь доступ к средству от шизофрении, то есть иди и удивляйся, и не морочь голову «нормальным».
И тут так же могут быть разные «довольные» разговоры у обладателей традиции сомнения. Например:
– не все могут подвергнуть себя этому сомнению;
– не все, но некоторое могут быть в нем;
– многие умели удивляться=сомневаться в детстве, но потом, увы, многие потеряли такую способность;
– но все же если вы будете удивляться, то вы будете заниматься таким методологизмом, и это так приятно, это определенное развлечение или избыточное удовольствие для праздного ума;
– при этом это может быть и разумным образом жизни, и какой-то ложной медитацией, и … «научным» знанием, то есть различной совокупностью, нагромождением, которое в целом есть способ по-другому взглянуть на мир, способ праздного времяпрепровождения; возвращением в детство; способностью удивляться; серьезным научным знанием; серьезной ученостью; классификацией рассказов о рассказах древних…
Выявлять особую шизофрению или некоторую странность состояния-бытия-присутствия можно с любого произвольного направления. Не имеет никакого значения, с чего начинать. Можно начинать с чего угодно. Можно выделить что угодно как начало: и ничто, и нечто, и какое-то слово, мысль, явление, себя, мышление, экзистенцию, эссенцию, другого… Можно предположить, установить, определить, понять, доказать, что главное – это познание или структура познания, а может быть, слово «бытие» или…,74 и таких «или» может быть столько, сколько может выделить мышление.
Конечно, иногда мышление хочет найти себе такое «вот это» главное или «первое основание всего», с которого нужно начинать разговор. Но, скорее всего, такое «первое основание», начало разговора – это установленное самим мышлением, и такое установление не выходит за его границы.
Каждый предложенный и существующий разговор будет с чего-то начинаться, и иногда такое начало будет являться краеугольным камнем данного разговора, рифмой75, к которой будет сводиться весь рассказ76. Но такое сводимое будет, опять же, затем опротестовано в каком-то мышлении, что еще раз показывает, что такие установления установлены только в мышлении. Но только ли?
Иногда будет предложено какое-то первое основание, решение, точка, к которой должно сводиться все предложенное затем мышление. Но затем снова и такое будет преодолено и развенчано, что, опять же, указывает на то, что любое начало не просто произвольно определено, оно есть, но только для присутствующего разговора. Но, опять же, только ли?
Тут же напрашивается разговор «о том, что некие основания – это все иллюзия, а в действительности их нет». Или, возможно, что это только то, что придумало себе мышление? А все эти различения – это только акты мышления? И такие акты мышления действительны настолько, насколько действительно мышление? Они реальная реальность мышления77… мышления, которое стоит за всеми этими актами, точками, началами, оформлениями, словами, языком, определениями, действиями…? И тут возникает вопрос: а что с той стороны, и что иллюзия? Но, возможно, ответ говорит о том, что и «иллюзия», и «то», и «это» – это все с той же стороны, с какой и мышление. Мышление все может противопоставить себе, все может выделить как другое, определить как свое, но это именно его способность выделять что угодно, при этом это выделение всегда с этой стороны, с какой есть мышление.
И главное в таком процессе – это оказаться в том пограничье, достичь которого нельзя в границах обычного мышления. Поэтому разговор можно начинать с чего угодно, и это «чего угодно» будет определять автор разговора, и «о чем угодно» – это тоже будет определять ведущий повествование.
Итак, разговор часто начинают с бытия или с вопрошания, но в каком-то смысле разговор стоит начинать с тотальной неизвестности и неопределенности всего происходящего и не происходящего.
Стоит воспринимать аномалию в качестве странности, которую нельзя понять в каком-то простом значении. И не стоит понимать особую шизофрению как рефлексию или какую-то двойственность. Все сложнее, шизофрения в данном случае – это не просто какой-то случай противоречивой оценки чего-то, а также это не представление о том, что есть какой-то способ по-иному взглянуть на что-то. Предположим, что происходящее имеет особый запах какой-то выявляемый запах, и этот запах, выявление его – это и есть определённая форма шизофрении, то есть замечание ненормальности нормального.
Весь язык – это аномалия. Вся включенность – это аномалия. Все, о чем может быть мышление, все, как может быть мышление, все-мышление – это аномалия.
И всегда может возникнуть мысль: «а тот, кто был до меня, и тот, кто рядом, он испытывает те же ощущения, что и я?»
Например, все обыватели знают, что такое «время». Оно есть, оно понятно, но предъявить его невозможно в качестве данности. И когда такое устанавливается, тогда нет передела удивлению…, и оказывается, что все присутствует именно так – «и непонятно, и конкретно», и именно «непонятно-конкретно». То есть оказывается, что реальность не дана непосредственно78. И «мир», и «пространство», и … все – это неизвестная конкретность. И поэтому «объяснений» этого неизвестного может быть бесконечность конкретностей… И никто не имеет никаких «достоверных»79 данных о реальности, кроме дурной конкретности80, и отсюда возможность множественных интерпретаций, теорий, объяснений. Отсюда множественность производных и вводных…, отсюда бесконечная неизвестность бытия и небытия, явленного в качестве неизвестной конкретности.
Любое путешествие меняет путешественника, поэтому однозначно, что все происходящее происходит, меняется…, и в этом нет ничего странного, кроме того, что странник «замечает такое как странность…», и это и есть «начало разговора о шизофрении…»
И безопасным для тех, кто боится отойти от берега, является то, что такое путешествие состоится, станет путешествием только для тех, кто может, хочет… его осуществить, а для остальных это будет являться просто «чем-то ни о чем…».
Какая же польза от такого «разговора о шизофрении»? Так же, как и от другого – никакой! «Польза» и «шизофрения» не имеют ничего общего кроме того, что их различение происходит только там, где есть мысль, которая может это установить…