Во мне нет целостности. Моя личность – это не монолит, а осколки разбитого зеркала, собранные воедино. Пять, шесть, а может, уже и семь кусков… Психологи называют это диссоциативным расщеплением – защитный механизм психики. Когда реальность слишком жестока, чтобы выдержать её целиком, сознание дробится на части. Каждая часть берет на себя ровно столько боли, сколько может унести. Я – это не человек, я – это легион, вынужденный жить в одном теле.
И один из этих осколков, самая первая и самая громкая моя часть – это Я-маленький. Слабый, до омерзения слабый. Эта слабость – не физическая. Это экзистенциальная, первобытная слабость ребенка, брошенного в мир без инструкции, без «заводских настроек». Меня не воспитали – меня просто не настроили. Те, кто должен был это сделать, оказались слишком дорогим и некомпетентным сервисом. И я, как бракованный механизм, был выброшен познавать мир сам. Мне пришлось взламывать код этой реальности и писать для себя новые прошивки. Те, что подходят мне. Те, что позволяют выжить.
Люди на старте сделали меня слабым. История моей жизни, как последствие. Найдете сходство со своей жизнью?
Понимаешь, что это значит? Я сам себя создал. Я выжил в этом ужасном мире, и когда я думаю об этом, я не могу не дышать полной грудью. Я вдыхаю этот путь, каждый его сантиметр. Путь, который начался там, где не было денег даже на одежду – я носил один комплект верхней одежды один год. Где сама жизнь была похожа на петлю, на выживание во сне, в бреду. Я даже не помню большую часть этого кошмара. Почему-то постоянно чувствовал себя ужасным, самым ужасным в школе. Не умел разговаривать, был глупым, отстраненным от мира. Никто. Пустое место. Слабый мальчик.
Когда я гулял с В и его компанией, я был их тенью. Приложением. Вечно слабый. Слабый, слабый, слабый… Эта слабость преследовала меня до колледжа. Я был настолько слаб, что цеплялся за любое спасение.
А теперь смотри. Я – сценарист. У блогера. Я добился этого сам. Без единой капли помощи. Эти родственника в меня даже не верили, им было тотально плевать. Они смотрели на меня и видели того же слабого мальчика. «Что-то там трепыхается, но сам он не сможет». Они ждали, что я сломаюсь.