побуждал меня продолжать чтение. Он, казалось, был очень заинтересован.
Когда я кончил, он посмотрел на меня.
— Я не понимаю, почему те люди говорят о смерти, как будто смерть подобна жизни, — сказал он мягко.
— Может быть, это способ, каким они понимают ее. Как ты думаешь, тибетцы видят?
— Едва ли. Когда человек научился видеть, то нет ни одной вещи, которую он знает, которая существует. Нет ни одной. Если б тибетцы могли видеть, они могли бы сразу же сказать, что ни одна вещь не является вообще больше той же самой. Стоит нам увидеть — и ничто не является известным, ничто не остается таким, каким мы привыкли знать это, когда мы не видели.
— Может быть, дон Хуан, виденье не одинаково для каждого?
— Верно. Оно не то же самое. Однако, это не означает, что смыслы жизни существуют. Когда человек научился видеть, ни одна вещь не является той же самой.
— Тибетцы, очевидно, думают, что смерть подобна жизни. Что думаешь ты сам, чему подобна смерть? — спросил я.
— Я не думаю, что смерть подобна чему-нибудь, и я думаю, что тибетцы, должно быть, говорили о чем-нибудь еще. Во всяком случае, то, о чем они говорят, — это не смерть.
— Как ты думаешь, о чем они говорят?
— Может быть, ты можешь сказать мне это? Только ты читаешь.
Я пытался сказать что-нибудь еще, но он засмеялся.
— Может быть, тибетцы действительно видят, — продолжал дон Хуан, — и в таком случае они должны были понять, что в том, что они видят, вовсе нет смысла, и они написали эту кучу чепухи потому, что это не имеет никакой разницы для них; в таком случае, то, что они написали, — вовсе не чепуха.
— Я действительно не забочусь о том, что тибетцы намеревались сказать, — сказал я, — но я несомненно забочусь о том, что говоришь ты. Я хочу услышать, что ты думаешь о смерти.
Он пристально смотрел на меня мгновение, а затем захихикал. Он раскрыл свои глаза и поднял брови в комическом удивлении.
— Смерть — это кольцо листьев, — сказал он. — Смерть — это лицо олли; смерть — это блестящее облако над горизонтом; смерть — это шепот мескалито в твои уши; смерть — это беззубый рот стража; смерть — это Хенаро, стоящий на своей голове; смерть — это мой разговор; смерть — это ты и твой блокнот; смерть — это пустяки, мелочи! Она здесь, и, все же, она совсем не здесь.
Дон Хуан рассмеялся с большим наслаждением. Его смех был подобен пению, это был вид танцевального ритма.
— Я говорю бессмыслицу? — сказал дон Хуан. — я не могу сказать тебе, на что похожа смерть. Но, возможно, я могу сказать тебе о твоей собственной смерти. Нет способа узнать, чему она будет подобна в действительности; однако, я могу сказать тебе, на что она может быть похожа.
Я испугался этому и возразил, что я хотел только знать, на что смерть ему казалась похожей; я подчеркнул, что интересовался его мнением о смерти в обычном смысле, но не стремился знать о подробностях чьей-нибудь личной смерти, особенно моей собственной.
— Я не могу говорить о смерти без личных терминов, — сказал он. — Ты хотел, чтобы я рассказал тебе о смерти. Хорошо! Тогда не бойся услышать о своей собственной смерти.
Я признался, что я был слишком нервным, чтобы говорить об этом. Я сказал, что я хотел поговорить о смерти в обычных выражениях, в которых он говорил сам, когда рассказывал мне однажды о смерти своего сына евлалио, говоря, что жизнь и смерть смешиваются подобно туману в кристаллах.
— Я говорил, что жизнь моего сына расширилась во время его личной смерти, — сказал он. — Я не говорил о смерти вообще, но о смерти моего сына. Смерть, чем бы она ни была, заставила его жизнь расшириться.
Я определенно хотел направить разговор вне области подробностей и упомянул, что я прочитал мнения людей, которые были мертвыми несколько минут и оживлены благодаря медицинской технике. Во всех случаях люди утверждали, что не могли припомнить ничего вообще; что умирание было просто ощущением затемнения сознания.
— Это вполне понятно, — сказал он. — Смерть имеет две стадии. Первая — это затемнение. Это бессмысленная стадия, очень похожая на первое действие мескалито, в которой переживается легкость, заставляющая чувствовать счастье, полное, и то, что все в мире спокойно. Но это только поверхностное состояние; оно вскоре исчезает, и человек входит в новую область, область жестокости и силы. Эта вторая стадия является действительной встречей с мескалито. Смерть очень сильно походит на это. Первая стадия является поверхностным затемнением сознания. Вторая, однако, — это действительно стадия, где каждый встречается со смертью; это недолгий момент, после первого