об этом, — сказал дон Хуан самым
комическим тоном. — он не клал свою руку на мое плечо.
— Тут они оба расхохотались.
— Что ты делал со мной, дон Хенаро? — спросил я.
— Я просто положил свою руку на твое плечо, — сказал он
невинно.
— Положи ее снова, — сказал я.
Он отказался. Дон Хуан вступил в этом месте и попросил
меня описать дону Хенаро то, что я ощущал в моем последнем
переживании. Я подумал, что он хотел, чтобы я добросовестно
описал то, что происходило со мной, но чем серьезнее
становилось мое описание, тем больше они смеялись. Я
останавливался два или три раза, но они убеждали меня
продолжать.
— Олли явился к тебе, не считаясь с твоими чувствами, —
сказал дон Хуан, когда я кончил свое повествование. — я имею
в виду, что ты не сделаешь ничего, чтобы соблазнить его. Ты
можешь сидеть, бездельничая или думая о женщинах, а затем
внезапно — легкий удар по твоему плечу, ты поворачиваешься —
и олли стоит перед тобой.
— Что я могу сделать, если случается что-то, подобное
этому? — спросил я.
— Эй! Эй! Подожди минутку! — сказал дон Хенаро. — это
нехороший вопрос. Не спрашивай о том, что ты можешь сделать,
— Очевидно, что ты не можешь сделать ничего. Спроси о том,
что может сделать воин.
Он повернулся ко мне, прищурившись. Его голова слегка
наклонилась вправо, а его рот сморщился.
Я посмотрел на дона Хуана, чтобы он намекнул мне, не
было ли это положение шуткой, но он сохранял непроницаемое
лицо.
— Хорошо! — сказал я. — что может сделать воин?
Дон Хенаро прищурился и зачмокал своими губами, как
будто ища подходящие слова. Он взглянул на меня пристально,
поддерживая свой подбородок.
— Воин мочит в свои штаны, — сказал он с индейским
спокойствием.
Дон Хуан закрыл свое лицо, а дон Хенаро хлопнулся на
землю, разразившись воющим смехом.
— Испуг — это нечто такое, от чего никогда нельзя
навсегда избавиться, — сказал дон Хуан, когда смех утих. —
Когда воин попадает в такое трудное положение, он просто
повернется к олли спиной, не думая дважды. Воин не может
потакать себе, поэтому он не может умереть от испуга. Воин
позволяет олли прийти только тогда, когда он в хорошей форме
и готов. Когда он достаточно силен, чтобы сразиться с олли,
он открывает свой просвет, выманивает олли, хватает его,
держит его прижатым к земле и сохраняет свой пристальный
взгляд на нем ровно столько, сколько ему надо; затем он
отводит свои глаза, освобождает олли и отпускает его. Воин,
мой дружок, — это мастер в любое время.
— Что случится, если ты будешь слишком долго пристально
смотреть на олли? — спросил я.
Дон Хенаро посмотрел на меня и изобразил комический
жест высматривания.
— Кто знает? — сказал дон Хуан. — может быть, Хенаро
расскажет тебе, что случилось с ним.
— Может быть, — сказал дон Хенаро и захихикал.
— Ты расскажешь мне, пожалуйста?
Дон Хенаро встал, потрещал костями, выпрямляя свои
руки, и открыл свои глаза до такой степени, что они стали
круглыми и выглядели безумно.
— Хенаро собирается произвести дрожь пустыни, — сказал
он и пошел в чапараль.
— Хенаро решил помочь тебе, — сказал дон Хуан
доверительным тоном. — он делал то же самое для тебя в своем
доме, и ты почти в и д е л .
Я подумал, что он ссылался на то, что случилось у
водопада, но он говорил о таинственных грохочущих звуках,
которые я слышал у дома дона Хенаро.
— Между прочим, что это было? — спросил я. — мы
смеялись над этим, но ты никогда не объяснял мне, что это
было.
— Ты никогда не спрашивал.
— Спрашивал.
— Нет. Ты спрашивал меня обо всем, за исключением
этого.
Дон Хуан обвиняюще посмотрел на меня.
— Да.
— Это было искусство Хенаро, — сказал он. — только
Хенаро может делать это. Ты почти в и д е л тогда.
Я сказал ему, что мне никогда не приходило в голову
связать 'виденье' с необычными шумами, которые я слышал
тогда.
А почему ты не связывал? — спросил он решительно.
— 'Видеть' — это значит глазами для меня, — сказал я.
Он рассматривал меня некоторое время, как будто со мной
было что-то не так.
— Я никогда не говорил, что 'виденье' — это только
глазами, — сказал он, покачав с недоверием головой.
— Как он делает это? — настаивал я.
— Он уже сказал тебе, как он